Сволочь в хорошем смысле

Новые петербургские повести/ Сост. П.Крусанов. – СПб.: Амфора, 2006, 412 с. (Амфора-антология).

 мол, населить сей город надо всякой сволочью. Без негатива – просто людей снимают с прежних насиженных мест и сволакивают в другое...» Тут не поспоришь. Сволочь в хорошем смысле слова – она и есть сволочь в хорошем смысле слова. А потом уже, конечно, понаехали.

Крусанов, разумеется, родословную составленного им сборника ведет от Гоголя, от его петербургских повестей. Что ж, две вещи сборника своими названиями и отсылают к Николаю Васильевичу. «Лоб» Василия Голубева (ну да – «Нос» имеется в виду) и «Квартира» Владимира Шинкарева (правильно – «Шинель»). «Лоб» и в самом деле повесть. Хотя гоголевского в ней немного – нормальная ленинградская чернуха. «Это ты ее привел? – сурово спросил Лоб. – Ее не приводят. Она сама образуется. Как шаровая молния. Позавчера учинила погром и пидоров из «Голубой лагуны». – «Но меня-то здесь не «лагуна»! – со слезой воскликнул Лоб. «Слышь, Елка, здесь – не «лагуна». – «А что?» – прокряхтела она, борясь со шнурками. «Здесь Лоб живет. У него вчера день рождения был». – «Так он – не пидор? То-то я смотрю – больно дюжий гомосек...»

«Квартира» Шинкарева (тот самый, автор книги про митьков) – изящная новелла (никак не повесть!). Про то, как писатель-неудачник (а кто же еще?) жил в коммуналке (а где же еще?). Мечтал о квартире. И вот, накопил, продал комнату, купил квартиру. Текст забавный, в духе Шинкарева: «Настоящий дзен-буддизм был, когда он на почве разочарования в перестройке съел три упаковки венгерских противозачаточных таблеток. Таблетки эти вообще примечательны, в графе «побочные действия» у них было написано: «Нередко наблюдается рвота во время полового акта...»

И финал хороший. Герой идет в Бюро Регистраций, боится, потому что квартирных аферистов много, одну и ту же квартиру продают десяти разным людям. И вот идет, паникует («Будешь в Бюро Регистраций, обрати внимание: там в туалетах нет крючков на дверях». – «Ну и что?» – «Мне начальница Бюро рассказывала: сняли крючки, хлопотно двери ломать». – «Я не понимаю...» – «Люди закрываются в туалете на крючок и вешаются. Закрываются – и вешаются. Так вот, чтоб не закрывались»). Страшно ему. Очень страшно. Ну вот, собственно, и все. Потому что финал – открытый. Стоит он перед Бюро... И, может, еще и повезет горемыке. Дай бог!

Открывающая сборник лирическая фантасмагория Андрея Ефремова «Любовь и доблесть Иоахима Тишбейна» более всего родственна Гоголю, а вот «Отче наш» Анатолия Сударева уже ближе к упомянутой «Американской дырке». Утопия-антиутопия, другими словами. Петербург будущего. Город опустел, людей мало, и едят они в основном друг друга. Как в блокаду, только хуже. Веселая такая повесть.