Дом отдыха писателей

Будь у Льва Толстого такая возможность, он бы непременно стал работать на компьютере и ходить по интернету.
Коллаж Евгения Семенова

Когда я училась в школе, помню, обсуждали: в «Литературной газете» вышло интервью Габриэля Гарсиа Маркеса. «Как вы работаете? – На компьютере. – Что, прямо на компьютере?..» Это была почти что сенсация. Компьютер казался чем-то настолько высокотехнологичным, холодным, неживым┘ Создавать на нем Литературу? Как-то сразу возникали подозрения в шарлатанстве. Что, может быть, компьютер и пишет за него?! Я думаю, если бы Маркес сказал, что водит пером по какому-нибудь ручной выделки индейскому папирусу, публика была бы удовлетворена.

Мощный клан, именуемый Советской Литературой, кормил бедных рыбок, машинисток-стенографисток. Тех писателей, про кого было известно, что они, минуя рукописную стадию, «гонят прямо на машинку», – их даже слегка презирали. Да никако ты писака. Я даже сейчас знаю двух-трех мэтров журналистики, которые предпочитают начертать свои статьи от руки, а потом до осатанения надиктовывать секретарше. Держат стиль.

Писателей девятнадцатого века постоянно изображают с гигантским птичьим пером в руке – хотя писчие перья того времени совсем не так архаично выглядели, это совершенно очевидно. Особенно упорно эти перья навязывают Гоголю (птичья фамилия? смутная ассоциация?) и, конечно, Пушкину. В начальной школе учительница нам объясняла причину малоразборчивого почерка Пушкина: «Он же писал гусиным пером! И так много!»

Вообще-то безумно интересным могло бы быть фундаментальное исследование зависимости между средствами труда писателя и его текстами, между стилом и стилем (от этого каламбура так и несет литературными щами, но удержаться трудно). Тут масса нюансов. Книгопечатание было гораздо более трудоемким, поэтому опечатки без нужды не правили. Известно, что у Гоголя в ранних произведениях употребляется слово «щекатурка». У Достоевского обнаружен «круглый стол овальной формы», причем в типографии это заметили и предложили перелить, на что Ф.М. сказал: да пусть останется, ладно. В «Преступлении и наказании» ребенок Катерины Ивановны из мальчика (в одной из первых глав) ближе к концу романа превращается в девочку, Лидочку. Это даже легко объяснить: сначала автору было неважно – дитя и дитя, а потом захотелось намекнуть, что вот, Сонечкина младшая сестренка может повторить ее судьбу┘ А перечитывать и выправлять некогда, ведь не для баловства все эти страницы писаны, не скуки ради.

То, что Достоевский стал пользоваться услугами стенографистки, было прогрессивным и высокотехнологичным по тем временам; случись такая возможность, он непременно стал бы писать на компьютере – быстро и удобно. И Лев Толстой тоже стал бы, безо всякого сомнения. А Ал. Н. Толстой и вовсе: он свой роман «Аэлита» писал, как отмечают пораженные этим зрелищем мемуаристы, посреди комнаты, полной гостей, принимая даже участие в общем разговоре. Неплохой роман, между прочим, очень динамичный, безо всяких там фиглей-миглей.

Про Льва Толстого больше скажу: он бы обязательно ходил по интернету, скачивал оттуда интересные тексты и интегрировал их при случае в свои романы. Он, собственно, так и делал: то переписку чью-нибудь подверстывал к делу, то собственную публицистическую статью. Каждую крошку в ладошку. Писателю-профессионалу по сути чуждо расточительство.

Сакральная тишь кабинета, с музой, притаившейся в каждом углу, – все это за километр отдает самодовольной графоманией. Однако же избыток технологичности тоже странен. Журфак МГУ вызывает подозрение уже тем, что там от первокурсников требуют, чтобы те учились печатать десятью пальцами со страшной скоростью, вслепую.

А на фига, хочу я спросить? Ну на фига так быстро печатать? Чтобы думать и складывать слова с такой же ненормальной скоростью?

Моя любимая писательница Сью Таунсенд любит цитировать: «Писать очень легко. Надо просто смотреть на чистый лист бумаги, пока на лбу не выступит кровь».

Но еще больше мне нравится апокриф (не уверена, что правильно употребляю это слово) про Михаила Светлова, который был кем-то вроде штатного шута (или гения места) в писательском ресторане, в ЦДЛ. Он как-то выпивал с товарищами, и там они хохотали и орали, а из-за соседнего столика какой-то мужчина попросил: «Не могли бы вести себя потише? Здесь люди – писатели, знаете ли, – отдыхают!» Ну, они притихли немного, а потом Светлов спросил: «Слушай... А что же ты такое написал, что ты так устал?»