Александр Князев
Чтобы разогнать акции протеста в Бишкеке, хватило одного неверного движения митингующих.
Фото Reuters
Новая редакция киргизской Конституции от 30 декабря вновь возвращала республику на те самые исходные конституционные позиции, апелляцией к которым пронизан весь политический процесс, начиная с парламентской избирательной кампании 2004–2005 годов. Тогда одним из требований оппозиции, приведших к свержению 24 марта 2005 года президента Аскара Акаева, было именно требование конституционной реформы, а именно: трансформация формы государственного управления от президентской республики к парламентской.
На протяжении 2006 года политика администрации президента Бакиева в отношении оппозиционных сил, включая и прозападные неправительственные организации, давала все больше оснований утверждать: эта киргизская власть будет готова пойти на любые и даже самые крайние меры для защиты собственных позиций. Вероятность этого варианта могла быть подвергнута сомнению только с точки зрения наличия единства внутри самой власти – того самого тандема Кулов–Бакиев, который оставался главной интригой киргизского политического процесса.
Чехарда с принятием одной за другой киргизских конституций осенью–зимой 2006 года позволяет предположить, что конституционная реформа уже тогда из стратегически актуальной и в некотором смысле исторической задачи плавно перешла в область кадровых торгов, идеологических игр и PR-повода для проявления политической активности. Ощущение рационального покинуло пределы страны. Основополагающие дефиниции – демократия, реформы и Конституция – стали абстрактными в восприятии обычного человека. Лозунги лидеров оппозиции и официальных руководителей страны не воспринимаются большинством общества.
На этом фоне в Киргизии очень быстро складывается традиция, согласно которой относительная массовость любых уличных акций обеспечивается не за счет естественного социального протеста, а за счет зависимого от лидеров электората – земляков, родственников, за счет оплачиваемых участников, подавляющее большинство которых не очень четко представляют себе, в чем суть политических, идеологических или правовых споров┘
Оппозиция пошла ва-банк
Ожидания, связанные с переходом Феликса Кулова в оппозицию, в большинстве краткосрочных прогнозов ассоциировались с представлениями о возможной консолидации оппозиционных сил вокруг такого сильного харизматичного политика. Но в период 2000–2007 годов, пока Кулов находился в тюрьме и в должности премьер-министра, в киргизском истеблишменте успел сформироваться слой новых амбициозных политиков, для которых оказались незначительны все былые деяния Кулова и его имидж «единственного политического узника акаевского режима». Радикальная оппозиция, сконцентрировавшаяся вокруг Феликса Кулова, изначально зациклилась на лозунге отставки президента, понимая, что, действуя по технологиям оранжевых революций, уличных манифестаций, можно значительно проще добиться прихода к власти, нежели дожидаясь очередных выборов или легитимным путем добиваясь изменений в законодательстве. Созданный в марте 2005 года прецедент выхода политического процесса за рамки правового поля вызвал искушение повторить силовой захват власти вновь. Тем самым Кулов и его соратники сразу ограничили себе пространство для возможного политического маневрирования.
Шах и мат президента
Куда более сильным тактиком показал себя Курманбек Бакиев. Тактика президента и его окружения до начала митингов была сосредоточена на попытках расколоть оппозицию. В значительной степени она оказалась успешной. В то же время в предмитинговый период Бакиев продемонстрировал новые для него качества, сделав ряд уступок, свидетельствующих о возможном поиске компромисса. Особенно позитивно это поведение выглядело на фоне избранной радикальной оппозицией ультимативной линии поведения. Назначив премьер-министром одного из наиболее сильных оппозиционеров, Алмазбека Атамбаева, Бакиев не просто отделил конструктивную часть оппозиции от радикалов, но и показал, что готов к диалогу. Стало ясно, что определенные интересы оппозиции могут быть удовлетворены в рамках существующей политической конфигурации и при действующем президенте. Уже с 10 апреля в комитетах парламента не просто, не без проблем, но реально начались обсуждения нового проекта Основного закона.
К 19 апреля для оппозиции оптимально было бы пойти на переговоры. Однако руководство оппозиции своей ультимативной позицией поставило себя в тупик, оставался путь провокаций и перевода конфликта в силовое русло, чтобы потом можно было обвинить власть в негуманных действиях. Ведь провокации, на которые реагирует власть и отдает команду стрелять, как правило, остаются в тени. В другом случае занятые работой над проектом Конституции парламент, правительство, администрация президента и Конституционный суд выводили оппозицию, бесцельно стоявшую на площади, вообще за пределы политического процесса. Сегодня уже не важно, кто был организатором провокации, подвигнувшей ОМОН к разгону демонстрантов. Важно другое ≈ зачистка на площади Ала-Тоо продемонстрировала, что у президентской стороны способность к проведению гибкой и разумной политики оказалась небеспредельной. Куда эффектнее разрывов газовых гранат оказалась бы еще пара-тройка дней бесцельного стояния оппозиционеров на площади, которые могли бы – на пользу действующей власти – показать со всей очевидностью, насколько Кулов и его соратники «далеки от народа»┘
Сила слова
Впрочем, не все у возглавленного Феликсом Куловым крыла оппозиции было так плохо. В ходе подготовки к апрельским акциям оппозицией была проведена весьма эффективная информационная кампания, продемонстрировавшая воочию силу слова. В ходе нее последовательно дезинформируются и общество, и государственные служащие разных уровней, а заодно и заинтересованные внешние наблюдатели – по целому ряду аспектов. В том числе о реальной поддержке оппозиции со стороны населения и военнослужащих силовых структур, прежде всего МВД. Эта информационная кампания была направлена на то, чтобы склонить в пользу оппозиции общественное мнение в целом, деморализовать государственных служащих и военнослужащих. В значительной степени эта кампания имеет успех. Противодействия ей с президентской стороны, официальных СМИ практически не было в силу некомпетентности и слабой мотивированности, заинтересованности работников соответствующих государственных структур. Со стороны же оппозиции эта работа очень хорошо финансировалась. В любом случае к 11 апреля сложилась обстановка неопределенности, когда и общество в целом, и руководство обеих сторон конфликта не вполне владели информацией о соотношении сил. Оппозиция, располагая в основном поддержкой лишь на севере страны, не имеет твердой уверенности в поддержке со стороны правоохранительных органов, хотя постоянно декларирует наличие таковой. В свою очередь, президентская сторона также не уверена в безусловной лояльности МВД, в том числе ≈ в случае возникновения необходимости нейтрализации тех или иных массовых противоправных действий. Основной структурой, позиция которой важна для последующего развития событий, было МВД. Госкомитет национальной безопасности располагает в основном оперативно-следственными сотрудниками, и его силовые подразделения чрезвычайно малочисленны. Действия Министерства обороны или Пограничных войск исключены законодательно, хотя в ситуации введения чрезвычайного положения (вводится указом президента) войска могут быть использованы для осуществления контрольных задач. При этом министр обороны Исмаил Исаков недостаточно близок к президенту, и вовлечение сил обороны в ситуацию крайне маловероятно. Есть предусмотренная законом возможность для президента в случае обострения ситуации обратиться к ОДКБ с просьбой о вводе миротворческих сил стран-участниц.
Российский фактор
Среди внешнеполитических аспектов апрельского кризиса надо отметить весьма любопытную игру оппозиции. «Россия – за Кулова, Китай – за Бакиева», – гласил заголовок публикации одного из российских информагентств. Разыгрывается сценарий, когда киргизская оппозиция весьма грамотно с точки зрения технологической, хотя и абсолютно некорректно, позиционирует себя как явление «пророссийское». За период 2005–2007 годов пророссийские настроения в киргизском обществе заметно выросли, заодно в обществе заметно растут антиамериканские, как и во всем мире, поэтому быть политиком антироссийским, а тем более проамериканским в Киргизии становится абсолютно бесперспективно. Видимо, именно поэтому Кулов и его Объединенный фронт старались сформировать в общественном мнении представление, будто имеют некую поддержку со стороны России. Кулов побывал в Москве – и сразу контролируемые оппозицией СМИ заговорили о том, что его поддерживает Кремль. Тот факт, что в Москве Кулов мог встречаться и с представителями любой другой страны и получать инструкции вовсе не московского Белого дома, оставался за кадром┘ В оппозиционных кругах и среди обывателей усиленно муссируется информация о якобы состоявшихся встречах Кулова с первым вице-премьером российского правительства Сергеем Ивановым и о полученных от Анатолия Чубайса десятках миллионов долларов на смену власти в Киргизии┘ К сожалению, человеческая память коротка: никто сегодня не вспоминает о теснейших отношениях лидера Объединенного фронта Феликса Кулова с функционерами демократической партии США в 1990-х годах. И забыли, как весной 2000-го в Бишкеке сама Мадлен Олбрайт требовала у Акаева освобождения Кулова из тюрьмы┘
Одновременно через ряд функционеров – в этом качестве успели отметиться вице-президент Американского университета в Центральной Азии Бакыт Бешимов, сотрудница финансируемого американцами некоего бишкекского Института региональных исследований Анара Табышалиева – забрасываются пробные камешки протеста против «российского вмешательства». На сайте небезызвестного вашингтонского Института Центральной Азии и Кавказа в дни митинга был опубликован призыв Табышалиевой «не допустить российской интервенции» – не просто вмешательства, а «интервенции», стремительно растиражированный близкими к киргизской оппозиции СМИ... В контексте опубликованного 13 апреля доклада Госдепартамента США «Поддержка Соединенными Штатами Америки прав человека и демократии в мире» так реализовалась попытка при участии киргизской оппозиции сформировать один из пунктов антироссийской повестки в двусторонних отношениях России и США.
Вопрос о внешнем участии в киргизском внутриполитическом процессе – один из широко дискутируемых. Кто-то полагает, что это «чистый эксперимент, лишенный вмешательства внешнего фактора, поскольку интересы России и Запада в Киргизии не конкурируют».
Роль Америки
Участие как государственных, так и неправительственных американских структур в государственном перевороте 24 марта 2005 года мало у кого из думающих людей вызывает сомнения. Парадоксальны результаты – в силу ряда субъективных причин Курманбек Бакиев еще в большей степени, чем Аскар Акаев, развернулся в своей внешней политике в сторону Москвы, а заодно Пекина и Ташкента. У США возникает потребность в реванше, поскольку такой «разворот» киргизского президента напрямую затрагивает помимо целого ряда геополитических интересов совершенно конкретный американский интерес из области практической политики – функционирование военной авиабазы в аэропорту «Манас». Можно вспомнить хотя бы один только бакиевский ультиматум от 19 апреля прошлого года с угрозами о выводе базы, а были еще высылка американских дипломатов, давление на наиболее одиозные американские и проамериканские НПО┘ К слову сказать, срыв намеченного на август в Бишкеке саммита ШОС, где кроме прочего, вероятно, будут обсуждаться вопросы расширения организации и вновь, как и в Шанхае на предыдущем саммите, не исключена постановка вопроса о приеме в члены ШОС Ирана, очень даже отвечал бы интересам американской политики. Американцы боятся ШОС как огня, помнят, наверное, тезис Збигнева Бжезинского: «Коалиция России одновременно с Китаем и Ираном может возникнуть только в том случае, если Соединенные Штаты окажутся настолько недальновидными, чтобы вызвать антагонизм в Китае и Иране одновременно». Сегодня в мировой политике в целом и в ее центральноазиатском дискурсе в частности такой антагонизм налицо, и он все более актуализируется. Обращают на себя внимание, кстати сказать, те интонации, с которыми лидеры нынешней киргизской оппозиции отвечают на вопросы о возможном срыве шосовского саммита: с пренебрежением – это, дескать, нас меньше всего волнует. Американские внешнеполитические операции всегда многовариантны, носят многоцелевой характер. Наверное, мы имеем дело как раз с таким случаем.
Возникшая после 2005 года внутриполитическая неопределенность в Киргизии создает для США поле для маневра в поддержке тех или иных фигур. В соответствии с традициями американской политики, они работают сразу по нескольким кандидатам или блокам, по ходу корректируя степень поддержки. Независимо от персоналий, в силу элементарной нестабильности в стране любому киргизскому руководству будет трудно препятствовать тому, чтобы на территории Киргизии базировались какие-то элементы поддержки оппозиции в Таджикистане, Казахстане, Узбекистане, а также для уйгурского сепаратистского движения в СУАР КНР. США рассматривают Киргизию как базу для продвижения «процесса демократизации», определенная же степень внутренней нестабильности лишь способствует тому, чтобы активность такого рода была менее заметной, менее публичной, а значит, и более продуктивной.
Одним из приоритетов американской политики в Центральной Азии является отрыв государств региона от интеграционных процессов с Россией и Китаем, ослабление влияния ШОС и ОДКБ. Не менее важная задача, как считают в Вашингтоне, состоит в «постепенном вытеснении постсоветских политических элит и замене их новой генерацией политиков, ориентированных на Запад».
Приход к власти в Киргизии в 2005 году Курманбека Бакиева стал серьезным проколом американской политики. Возможно, есть поводы для недовольства нынешним киргизским руководством и в Кремле. Но, формулируя необходимое отношение Москвы к президенту Киргизии, можно вспомнить известную реплику Франклина Рузвельта, когда в ответ на вопрос об отношении к никарагуанскому диктатору Анастасио Сомосе тот ответил: «Может быть, он и сукин сын, но это наш сукин сын».
