Ему мила мерцающая даль

Огромный круглый хлеб и пасхальные свечи. Николай Пимоненко. Пасхальная заутреня в Малороссии. 1891. Рыбинский Государственный историко-архитектурный и художественный музей-заповедник

«А радость пасхальная все ширилась, как Волга в половодье, про которое не раз отец рассказывал. Весенними деревьями на солнечном поветрии заколыхались высокие хоругви. Стали готовиться к крестному ходу вокруг церкви. Из алтаря вынесли серебряный запрестольный крест, золотое Евангелие, огромный круглый хлеб – артос, заулыбались поднятые иконы, и у всех зажглись красные пасхальные свечи». Это не Иван Шмелев, не Иван Алексеевич Бунин, не Борис Зайцев. Перед нами строки прозаика русского зарубежья Василия Никифорова-Волгина (1900–1941), к сожалению, ныне почти забытого певца старой, церковной Руси. Он всю жизнь прожил в Нарве, старинном городе, отошедшем по Тартускому мирному договору 1920 года от Советской России к Эстонской республике вместе с частью бывшей Псковской губернии. Там было очень много русских – староверов, крестьян, мастеровых, священников. И именно их певцом стал писатель. Он воссоздавал на страницах своих очерков и повестей церковную старую жизнь, которая к тому времени нещадно истреблялась в СССР.

Василий Никифоров-Волгин. Древний город: Рассказы. Повести / Сост., предисл. и коммент. Е.А. Осьмининой. – М.: Викмо-М., 2024. – 600 с.

«Ему мила мерцающая даль,/ Эпоха Пушкина и дней Лескова…/ Он чувствует Шмелева мастерского,/ И сроден духу родниковый Даль…/ В весенний сад, что от дождя заплакан,/ Выходит прогуляться старый дьякон/ И вместе с ним о горестном всплакнуть…» Такие строки посвятил Никифорову-Волгину другой российский изгнанник – также живший и писавший в Эстонии Игорь Северянин. Вообще со Шмелевым Василия Акимовича сравнивали многие. Действительно, их роднили прежде всего влюбленность в звон колоколов, таинство церковной службы, чувство неизъяснимого восторга в храме, мастерская передача речи простых людей. Но Шмелев был прозаик эпического жанра, Никифоров-Волгин строил свое слово на мимолетных впечатлениях, всполохах русской жизни, сохранявшихся на берегах Нарвы: «Одинок русский человек, очень одинок! Утешитель ему нужен. В России обязательно должны быть монастыри и старцы-печальники… Без них никуда не деться беспокойной душе нашей!.. Не от одиночества ли нашего и все скорби, и туга душевная, и надрыв, и муки?»