Ничего себе вопрос

Василий Киляков. Ищу следы невидимые: Художественная публицистика. – М.: У Никитских ворот, 2024. – 720 с.

Из осязаемых следов этого учения, общения – открытие памятной доски на новом Доме культуры в родном для Лобанова рязанском селе Екшуре. ДК, названный именем писателя и педагога, «освятил и благословил священник отец Геннадий Рязанцев-Седогин, один из учеников Лобанова. Есть в этом глубокий смысл, нечто провиденциальное: ученик-писатель освящает Дом культуры имени своего учителя. О. Геннадий Рязанцев-Седогин – председатель правления Липецкой писательской организации «Союз писателей России», протоиерей... (Я время от времени открывал в полутьме автобуса подаренную им книгу, читал первое, что открывала рука, читал из его нового романа: «Становящийся смысл» – это строящийся храм, место на земле, через которое проходит ось мироздания...)» Ну и сама книга Килякова, конечно, тоже весьма осязаема. В ней использованы документальные материалы, свидетельства из архива профессора Лобанова, подготовленные к печати его вдовой Татьяной Окуловой, хранительницей его рукописей.

Тот, кто читал прозу Килякова, знает: оптика и высказывание писателя могут травмировать, корябать и царапать личную идентификацию, мешать комфорту, напоминать о том, что полноценность жизни – это не один лишь кайф. Не хочется даже думать о том, как это дается автору. Этот посыл облечен в классический, ровный литературный стиль, от которого трудно оторваться. Это сложная проза, не для тех, кто страшится оценивать и врачевать собственные нравственные раны и общественные язвы, но именно тем и полезна. Но Киляков – один из сильных прозаиков, по-настоящему добросердечный человек, который страдает от всякой несправедливости, не любит тех, кто потворствует злу и насилию, спешит поделиться своими ощущениями… А потому дух иной раз захватывает от этой прозы. Таков писатель и в публицистике.

«Так что же такое жизнь? В самом деле – «Луковка» Достоевского?» Ничего себе вопрос. У каждого на него свой ответ, или нет никакого – за что не осудишь. И дальше сразу: «Но как же сурово, жестко и безжалостно противостоит нынешний мир всем им, классикам нашим: и Достоевскому, и Лобанову, и Астафьеву, и Абрамову, и Распутину... И Бунину, и Куприну... И Льву Толстому даже! Этот «новый мир» противостоит всей нашей русской культуре…» Эта луковка из притчи, приведенной в романе «Братья Карамазовы», из притчи о злющей бабе, которую черти сунули в огненное озеро за неимением каких-либо добродетелей, но ангел-хранитель хотел ее вытянуть оттуда, поскольку она выдернула в огороде и подала нищенке ту самую луковку. Однако луковка порвалась от ее неизбывной злобы, даже посмертной, этой луковкой жизнь не ограничивается. К тому же что толку тосковать по Золотому веку, по той сословной литературе и критике, письму богатых дворян и относительно бедных разночинцев, действительно значительному? Оно и без наших сетований вечно. Здесь Киляков в определенной мере противоречит сам себе, своему же письму. Его книга – факт создания подобной, укорененной литературы и одновременно описание этого факта. Литература-то никуда не делась и воспроизводится, покуда есть такие писатели и критики, как Василий Киляков, бережно и благодарно воспринявшие преемственность наставников. Это род светского рукоположения в области искусства, оно накладывает определенные обязательства и ограничения. Не всякий с этим справится, нужно неколебимое внутреннее стремление. У Василия Килякова такое есть.