Какое счастье быть несчастным

Дворец поэзии Александра Кушнера щедрый, пышный и роскошный. Поэтические строки изгибаются прихотливым рисунком:

В этих креслах никто никогда

 не сидел,

На диванах никто не лежал,

Не вершил за столом 

государственных дел,

Малахитовый столбик в руках

 не вертел

И в шкатулке наборной бумаг

 не держал;

Этот пышный, в тяжелых 

кистях, балдахин

Не свисал никогда ни над чьей

 головой,

Этот шелк и муслин,

Этот желто-зеленый, лиловый

 прибой;

Это Рим, это Греция, это 

Париж…

Стихи Кушнера причудливо утонченные, даже истонченные. Дворец становится призрачным, раскрывается, показывает роскошь. Покоряет и поражает:

Эти залы для призраков, 

это почти

Итальянская вилла, 

затерянный рай,

Затопили дожди,

Завалили снега, невозможно

 зайти,

Не шепнув остающейся жизни:

 прощай!

Рукотворный элизий 

с расчетом на то,

Чтобы, взглядом смущенным

 скользнув по нему,

Проходили гуськом; 

в этой спальне никто

Не лежал в розовато-кисейном 

дыму.

Стихи Кушнера напоминают кинофильм. Тут панорамы, тут и игра питерских площадей:

Дворцовая площадь, сегодня я

 понял,

Еще потому мне так 

нравится, видно,

Что окаймлена Главным

 штабом, как поле,

Дворцом, словно лесом, она

 самобытна

И самостоятельна, в ней 

от природы

Есть что-то, не только 

от архитектуры,

Покатость и выпуклость

 сельской свободы –

И стройность и собранность

 клавиатуры.

Кажется, что сама жизнь насквозь поэтична, и говорить стоит только стихами. И самое главное, и всякие милые пустяки. Речь о главном, конечно, тяжела:

Исследовав, как Критский 

лабиринт,

Все закоулки мрачности, 

на свет

Я выхожу, разматывая бинт.

Вопросов нет.

Да? Разве такое возможно? Четверостишие убеждает нас, что возможно. Восторг Кушнера перед жизнью почти безграничен. И в несчастье поэт находит невыносимую сладость бытия:

Быть нелюбимым! Боже мой!

Какое счастье быть 

несчастным!

Идти под дождиком домой

С лицом потерянным 

и красным.

Какая мука, благодать

Сидеть с закушенной губою,

Раз десять на день умирать

И говорить с самим собою.

А уж если говорить, то, разумеется, говорить стихами. Чтобы не пропала эта прелесть несчастья. Цветовая гамма поэзии Кушнера – это мраморные переливы Балтики и опять-таки роскошь зеркал. Бело-серебряных, стальных и плоских:

Туча похожа была 

на Балтийское море,

Серо-стальная, с неистовым 

сабельным блеском.

Было бы жаль утопить ее 

в складчатой шторе

Или кисейным ее поручить

 занавескам.

Кушнер пишет именно что густо:

Увидеть то, чего не видел 

никогда, –

Креветок, например, на топком

 мелководье.

Ты, жизнь, полна чудес, как 

 мелкая вода,

Жирны твои пески, густы

 твои угодья.

Кушнер не знает, кто послал дар, поэт не религиозен:

Когда тот польский педагог,

В последний час не бросив сирот,

Шел в ад с детьми и новый Ирод

Торжествовать злодейство

 мог,

Где был любимый вами бог?

Или, как думает Бердяев,

Он самых слабых негодяев

Слабей, заоблачный дымок?

Бог не растворяется в геройстве Януша Корчака. Это не для философии Кушнера.

Детали, конкретика, абстракции – все это составляет единое целое в стихах Кушнера:

Ад – я жил в нем, я бедствовал

 в нем,

И обедал, и ужинал, черным

Пожираем незримым огнем,

Но поэзия огнеупорным

Оставалась занятьем, в огне

Говорила о счастье, вводила

В заблужденье, мирволила мне,

Ублажала и благоволила.

Поэзия превыше всего. И Кушнер – ее рыцарь.