Лидия Трейман
Атеисты очень робко заявляют о себе сами, поэтому никто не думает о защите их интересов.
Фото PhotoXPress.ru
Абдусалам Гусейнов, директор Института философии РАН
Убеждения и чувства людей, которые сомневаются в существовании Бога или отрицают его существование, заслуживают по меньшей мере такого же уважения, как и религиозные убеждения и чувства. И защиты тоже.
Адепты религиозных учений (православного и мусульманского в том числе) внушают мысль, будто только вера в Бога – нормальное состояние человека и гарантия его нравственного здоровья. На мой взгляд, такое представление является неверным и таит в себе большую опасность. К сожалению, оно уже широко проникло в общественное сознание, и намерение принять специальный закон о защите религиозных чувств – тому свидетельство. Ошибочно думать, что религиозные убеждения и чувства всегда светлы и возвышенны, что они свободны от искажений и деформаций со страшными последствиями. Религиозный фанатизм – не пустой звук и не историческое прошлое. А Северный Кавказ и подрывающие себя смертники – не единственное место и не единственная форма такого фанатизма сегодня.
Недавно я слушал по телевидению выступление священника, который говорил о том, какие грехи Бог прощает, а какие нет, за что и как он наказывает. Я не верю людям, которые знают, чего хочет Бог и говорят от его имени, и я боюсь таких людей. Принцип свободы совести является великим завоеванием новоевропейской цивилизации. Он означает, что отношение к Богу – это зона индивидуальной ответственности. Совершенно недопустимо какое-то определенное отношение возводить в публичную норму, защищая, например, религиозные чувства и игнорируя чувства неверующих. Напротив: публичное пространство совместной жизни необходимо выстраивать таким образом, чтобы каждый человек мог жить своим умом и решать, во что ему верить и не верить.
Если же прямо говорить об этом законе, то ведь ясно, что он явился реакцией на известную акцию в храме Христа Спасителя. И это, конечно, неадекватная реакция. Не только потому, что закон принимается задним числом и тем самым признается юридическая сомнительность приговора, вынесенного участницам той акции. Такая реакция является неадекватной и по существу дела. Ведь если бы эта же группа со своими эпатирующими выходками ворвалась в читальный зал публичной библиотеки или устроила нечто подобное в зрительном зале во время спектакля, то это также представляло бы собой недопустимое деяние. И разве в этих случаях стали бы говорить об особом законе?
Протодиакон Андрей Кураев, профессор Московской духовной академии
Речь идет о поправках в уже действующее законодательство, в Административный и Уголовный кодексы. Никакой специальный закон о защите чувств верующих не принимается. Я за то, чтобы эти поправки, если они будут все-таки утверждены Советом Федерации, были, с одной стороны, сужены, с другой стороны, расширены. Сужение в том смысле, чтобы там не упоминалось слово «чувства», потому что это совершенно не юридический термин, который невозможно никак проверить. Чувства только мои, и поэтому никакой судья, прокурор, адвокат не может удостовериться в том, есть они или нет, и что с ними произошло. Во-вторых, надо говорить о реальных символах, о реальных комплексах идей или убеждений, ценностей, естественно, о памятниках архитектуры и культуры. Вряд ли надо говорить о чувствах. С другой стороны, я хотел бы, чтобы эти законодательные новеллы были расширены на нерелигиозные области, чтобы речь шла о защите общенациональных, гражданских святынь тоже. Таких, как памятники воинам Великой Отечественной войны, например. Я думаю, у атеистов не может быть атеистических чувств. Атеизм – это пустота, поэтому атеистические чувства – это только чувство ненависти и ничего больше. Обычная палитра человеческих чувств – семейных, любовных и так далее – конечно же, есть у атеистов во всей полноте.
Александр Верховский,
директор информационно-аналитического центра
«Сова»
В защите нуждаются чувства разных людей: и атеистов, и не атеистов. Но я совершенно не понимаю, почему они должны защищаться уголовным законом. Суть дела не в том, хорошо или плохо кого-то обижать и кого именно, а в том, что в Уголовном кодексе такие вещи не должны присутствовать, потому что они плохо доказаны. Там очень непонятный состав преступления. Содержание того документа, что сейчас приняли во втором чтении, будет очень сложно отличить от деяний по статье «Хулиганство», например. Если кому-то мешает колокольный звон, – это не вопрос уголовного дела, этот вопрос всегда решает муниципалитет. Совершенно не обязательно на каждое чувство иметь по уголовной статье.
Николай Шабуров, руководитель Учебно-научного центра изучения религий РГГУ
Я противник выделения каких-либо категорий граждан по мировоззрению и придания этому юридического смысла. Я полагаю, что в санкциях за оскорбление чувств атеистов столь же мало смысла, как и в санкциях в отношении религиозных чувств. Я считаю, что все это совершеннейший юридический нонсенс. Должны быть в Гражданском кодексе санкции, касающиеся оскорбления. Каждый должен иметь право обратиться в суд, защищая честь и достоинство свое или какой-то группы, с которой он себя ассоциирует. Совершенно очевидно, что этот закон о защите чувств верующих носит не правовой характер, а связан с определенной политической конъюнктурой, возникшей в прошлом году. Но если есть такой закон, то, наверное, и атеисты должны иметь право на защиту своих чувств, иначе к ним будут относиться как к людям второго сорта, юридически не равным верующим. Я думаю, что наши законодатели загнали себя в тупик, что, впрочем, их нисколько не смущает. Боюсь, что такое странное законотворчество продолжится.
Екатерина Элбакян, профессор кафедры социологии и управления социальными процессами Академии труда и социальных отношений
Сами по себе чувства – это вещь глубоко интимная и внутренняя, и я считаю, что по существу оскорбить их невозможно. То, что называется богохульством – это хула на Святого Духа, и верующего человека она может оскорбить только, если он сам такое допускает. Понятие «защита религиозных чувств» достаточно сомнительно с юридической точки зрения. Защитить их может только сам человек глубиной своей убежденности, а правовая их защита извне – понятие, лишенное смысла. Защищать законом можно право человека – на веру, на слово, как определяется это в правовых нормах, то есть защищать некий социально проявляющийся компонент. Но «чувства верующих» – понятие такое же расплывчатое, как, например, «экстремизм», смысл которого в законе до сих пор не сформулирован. В атеистическом обществе человек может оставаться внутренне глубоко верующим, иметь глубокую внутреннюю религиозность. Атеистическое общество само по себе никоим образом не нивелирует, не оскорбляет его внутреннюю религиозность, которая, напротив, становится для него более значимой в ситуации такого сложного внутреннего выбора. Но то, что чувства есть – это факт, и достаточно глубокие как у верующих, так и у неверующих людей. Например, чувства человеческого, гражданского достоинства. Почему мы должны защищать какие-то туманные «чувства верующих», а не человеческое чувство достоинства всех сразу? Правда, оно и без того уже защищено законом – оскорбление или клевета, насколько известно, могут быть и доказуемы фактами, и наказуемы. А так, и неверующий человек может сказать: «Меня оскорбляет, что во дворе построили какой-то храм, его колокольный звон мне мешает спать». Тогда получится полная неразбериха? Получится, что он оскорбляет чувства верующих, а верующие оскорбляют его чувства? В законотворческом контексте обсуждать этот вопрос нет ни оснований, ни смысла, потому что обсуждение должно происходить в плоскости права, а правовой сфере этот феномен – чувства – никоим образом не принадлежит. Я считаю этот закон бессмысленным, потому что он не может иметь правовой статус. Правовой статус – это статус социального порядка. Чувства – это статус внутреннего, интимного порядка. Нетрудно догадаться, что произволом под это понятие можно подвести и из него вывести все что угодно, и таким образом готовится новый карт-бланш очередному витку клерикализации в светском обществе.
Борис Фаликов, доцент Учебно-научного центра изучения религий РГГУ
Как бы ни формулировался в России этот законопроект, в нем содержится одна системная ошибка, которая связана с полным пренебрежением у нас свободой слова. В западном обществе прекрасно отдают себе отчет, что чувства, в том числе и религиозные, – вещь субъективная, и юридические меры по защите верующих от оскорблений пытаются уравновесить защитой свободы слова. Для одних критиковать религию, даже очень резко, значит пользоваться своим правом на свободу слова, а другие воспринимают это как оскорбление. Вот юристы и бьются над формулировками, позволяющими учитывать интересы обеих сторон. Найти компромисс очень сложно, но у нас его даже не ищут. Наоборот, свобода слова все больше попирается. По-моему, дорабатывать закон надо в этом направлении, а не пытаться защищать еще и чувства неверующих. Всеобщая инфляция чувств приведет к тому, что мы станем обществом истериков, не способным к рациональному самоконтролю. .
Дарья Гармоненко 