Русско-немецкое меню

Олег Кулик.Теннисистка. Из инсталляции 'Музей' (2003).
Фото предоставлено организаторами выставки 'Москва –Берлин'

Там, где русским нужна одна согласная - щ, немец употребляет 7. В одном слове - borschtsch ("борщ"). Кажется, это рекорд немецкого языка по согласным.

Вся выставка "Берлин-Москва" напоминает об абсолютной несводимости похожего. Казалось бы, немецкий borschtsch должен быть похож на русский борщ как две капли воды? На деле это два совершенно разных блюда. Для тех, кто не знает, что такое borschtsch, меню Мартин-Гропиус-Бау объясняет: это "красный говяжий суп".

Выставка "Берлин-Москва. 1900-1950" стала восемь лет назад событием историческим. Кураторы обнаружили разительное сходство многих явлений в российском и немецком искусстве, а критики проанализировали этот параллелизм. До сих пор эта давняя выставка служит образцом интеллектуального осмысления истории искусства. Новая выставка "Берлин-Москва. 1950-2000" таким событием вряд ли станет. Потому что большого сходства в русском и немецком артборщах кураторы не обнаружили. И построили выставку не на сопоставлениях, а на контрастах.

Вот как, к примеру, выглядит один из ключевых залов выставки. На большой стене - огромная абстракция: Барнетт Ньюман "Кто боится красного, голубого и желтого IV" (1969-1970). Напротив этой работы - огромная фотография "Б. н. VI" (1997) Андреаса Гурски и огромное полотно Федора Богородского "Слава павшим героям" (1945). Все по отдельности - прекрасные работы. Но единственное, что их сближает - размер. Эти три вещи принадлежат трем разным периодам в истории искусства XX века (при этом работа Богородского даже не попадает в хронологические рамки выставки). И название зала (а на этой выставке у каждого зала есть свое название) - "Риторика сублимированного" (!) - не объясняет ровным счетом ничего.

Ньюман - Гурски - Богородский. Конечно, как повод для хорошей статьи такое сопоставление могло бы сработать. Этот критический прием открыли еще русские формалисты. Чем дальше друг от друга расположены члены оппозиции, тем интересней может быть текст о ней. Но в выставочном пространстве такой прием не работает. Это "смелый ход", который, во-первых, не так уж смел. А во-вторых, не так уж нов. В девяностые была масса выставок, на которых кураторы сопоставляли несводимое - например, картину романтика Жерико "Плот Медузы" с инсталляцией Киппенбергера "Счастливый конец "Америки" Франца Кафки". Звонко, но не тонко.

Стоп-стоп! А причем здесь американец Барнетт Ньюман? А при том, что его работа долгие годы висела в Национальной галерее Берлина, то есть была частью немецкого художественного контекста. Не важно, что русские до сих пор не знают, кто Ньюман таков. И к проблематике русско-немецких культурных связей это картина не имеет отношения. Идем дальше. Следующий зал - "революционные аллегории". На стене - невероятная по мощи картина Давида Альфаро Сикейроса "День новой демократии" (1943): она привезена из художественного музея Гаваны. Великий мексиканский художник, конечно, никакого отношения ни к Москве, ни к Берлину не имел. Посетитель, знакомый немного с логикой, окончательно перестает понимать, где он находится. Смысл названия "Москва-Берлин" и заявленной хронологии (1950-2000) утрачен. Возможно, выставку следовало назвать "Восток-Запад"? Или "Все о нашем воображении". Кураторская фантазия наконец окончательно отрывается от здравого смысла.

На выставке замечательно то, что касается отбора отдельных работ. Тут есть явные удачи (особенно с русской стороны). Например, потрясающий по живописной силе холст Василия Яковлева "Диспут об искусстве" (1946). Сомнительно то, что касается самой концепции и ее конкретной реализации в выставочном пространстве (скажем, работы Яковлева и Сикейроса крайне плохо экспонированы). Выставку никак не назовешь плохой, если учесть то количество визуальных открытий, которые она дарит немецкой публике. Так, абсолютным фаворитом немцев стал Олег Кулик. Посетить "Москву-Берлин" необходимо любому ценителю современного русского и немецкого искусства. Но как интеллектуальный проект выставка, увы, не удалась. Она никогда не станет точкой опоры для будущих историков искусства, как стала ею первая выставка "Берлин-Москва".

Ключевое блюдо в ресторанном меню Мартин-Гропиус-Бау - это... зерновой кофе. Да-да, тот самый, который пили у нас в пору дефицита. После выставки остается странное ощущение - как после цикория. Вроде бы и цвет, и вкус... И кофе пил, но эффект не тот.

Берлин-Москва