Глава Минатома Евгений Адамов утверждает, что уровень безопасности наших АЭС соответствует международным требованиям

- Эти поправки могли быть приняты еще около года назад. Тогда Минатом предложил более четко определить в законе, что есть ядерные отходы, а что - недоиспользованные полезные материалы. Вопрос был согласован и на правительственном, и на депутатском уровне. Но приближалась смена состава Госдумы. Мы понимали, что получить одобрение нижней палаты парламента возможно, но по политическим причинам решили не форсировать события. Если бы закон был одобрен в этих условиях, позже всегда можно было бы сказать, что он принят наспех, без глубокого анализа и понимания. И мы приняли решение дождаться новой Думы.

Это время было посвящено просветительской работе в регионах, где расположены объекты атомной промышленности, - Челябинском, Красноярском, Томском. Переговоры шли и с другими областями. К примеру, чтобы выполнить программу завоза ядерного топлива, необходимы суда. И для этого должна быть задействована инфраструктура вокруг Санкт-Петербурга. Нужны железнодорожные составы, которые производятся как на Урале, так и в Твери. Это огромные по масштабам заказы для отечественного судостроения, транспортного и тяжелого машиностроения. Еще одна группа заинтересованных регионов - области, нуждающиеся в восстановлении экологии. На решение этой проблемы мы считаем возможным безвозвратно выделять до 30% средств от программы по ввозу облученного ядерного топлива. Начать, конечно же, хотелось бы с тех регионов, в которых со времен гонки вооружения холодной войны накопились последствия от создания ядерного оружия или от аварий на хранилищах. К примеру, как это случилось в 1957 году в Кыштыме. Известно, что военно-морской флот оставил следы своей деятельности в Мурманской, Архангельской областях и Приморском крае.

Доходы от этой программы могли бы сыграть свою роль не только в развитии реального сектора, реализации экологических программ, но и в социальной сфере. Сколько времени речь идет об ипотеке? Болтовни много... Минатом же сегодня реально осуществляет ипотечную программу в ряде ключевых для ядерной науки городов. Например, в Обнинске и Арзамасе, Снежинске и Протвино. Наша система позволяет людям при 3-4 тысячах рублей заработка решать самостоятельно свои жилищные проблемы. К настоящему времени в большинстве регионов уже поняли содержательную часть программы, возможные интересы государства и конкретных областей, и сегодня они уже готовы нас поддерживать.

- Недостаточно.

- Знаете, как развивается любой бизнес? Он складывается из наличия рынка - спроса либо на услуги, либо на товар, который вы производите, и предложения. Вы достаете средства и начинаете производить товары или предоставлять услуги. На мировом рынке сейчас накопилось более 150 тысяч тонн ядерного топлива. Весь цикл переработки весьма длителен. В ближайшие 10-20 лет мы сможем модернизировать старые и даже построить новые - по последнему слову техники - заводы, с тем чтобы переработать столько топлива, сколько сможем получить.

- Мы очень скромно оценили свой потенциал в вопросе выхода на рынок услуг по переработке ядерного топлива. Мы претендуем лишь на 10%. Пока все наши обсуждения строятся исходя из того, что Россия возьмет примерно 20 тысяч тонн, хотя она может рассчитывать и на увеличение своей доли на этом рынке. Мы исходим из консервативного подхода. Но мы хотим показать, насколько важны для страны даже эти 10%.

- Сколько возьмем, столько и переработаем. Никто не сказал пока, что нам готовы что-то дать. Многие исходят из предположения, что вокруг России стоят в очереди работодатели. Но здесь все, как на рынке. Существует "Кожема" во Франции, существует БНФЛ в Англии, развивает свои мощности Япония - и каждый из них делает это не для того, чтобы они простаивали, а для того, чтобы тоже присутствовать на рынке. Сегодня суммарно мы имеем возможности практически в три раза меньше, чем "Кожема", в два раза меньше, чем БНФЛ, примерно столько же, сколько развивает сейчас у себя Япония.

Нам, как и всем остальным, надо решать программы в два этапа: хранение, а затем переработка. На это у нас есть намного больше 10-15, может быть, 20 лет. За это время надо построить заводы, даже новые, с нуля, не говоря уже о модернизации существующих. У нас уже есть соответствующий опыт.

- Я считаю, что более эффективно работающей с США программы сейчас нет. Все, что тогда задумывал профессор одного из американских университетов Том Нэфф, теперь реально осуществляется. За свою идею превращения "мегатонн в мегаватты" этот человек получил в США премию. Сегодня Россия не производит уран обогащения оружейного качества. Однако осталось огромное количество урана, содержащегося в боеголовках. Это количество переходит в рамках соглашения в ядерное топливо пониженного обогащения.

В этом заключалась политическая задача, и сначала американцы были готовы за нее платить деньгами налогоплательщиков. Приблизительный масштаб - 12 миллиардов долларов. Но потом как люди практичные они сообразили, что можно заставить платить атомные станции за покупаемый уран для топлива. Сегодня в рамках этого контракта России удается продать свое топливо даже дороже, чем на рынке. И этот контракт будет исполняться до конца 2001 года.

- Безусловно. Но рынок может скорректировать условия. Первый этап программы был скорее политическим, но это не противоречило нашим интересам. Совсем недавно была решена проблема и со швейцарской компанией Noga, которая пыталась претендовать на доходы по контракту "ВОУ-НОУ".

- На часть государственной составляющей в контракте. Конкретные цифры сильно разнятся - одни говорят о 80 миллионах долларов, другие - о 800. Но это отдельная проблема. Моя непосредственная роль заключалась в том, чтобы защитить эту сделку. Мы это делали еще до приезда в Россию президента США, но окончательно вопрос был решен после его личного разговора с президентом Владимиром Путиным. И по возвращении в Вашингтон президент Клинтон достаточно быстро подписал указ о защите этой сделки, фактически предоставив ей государственные гарантии от предъявления частных исков.

Кроме политического аспекта в программе с "ВОУ-НОУ" есть и другие вопросы. Прежде всего это возможность конверсии ядерного оборонного комплекса, которая обязательно должна сопровождаться вложением средств. Каждый год на эти цели в госбюджет у нас закладывалось в среднем по 800 миллионов рублей, а тратилось всего 20-50 миллионов. Благодаря этой программе мы смогли в прошлом году инвестировать в конверсию 1,5 миллиарда рублей. Дальше - простая арифметика. Чтобы в нашей отрасли создать одно рабочее место, необходимо вложить от 10 до 12 тысяч долларов. Следовательно, можно посчитать, сколько мы создаем рабочих мест. Сколько средств необходимо, тоже легко посчитать. Из ядерного оборонного комплекса нам необходимо вывести около 40 тысяч человек.

Другой аспект касается задач, связанных с безопасностью ядерной энергетики. В последнее время вокруг этой проблемы возникает очень много политического шума. Наша ядерная энергетика имеет примерно те же показатели безопасности, что и в других странах. Даже немного лучше. Наши энергоблоки новее, скажем, чем в Англии или в США, но несколько проигрывают в этом отношении Японии. Западных нормативов безопасности нет. Есть нормативы МАГАТЭ. В рамках этой организации, в которую входил и СССР, вырабатывались международные нормы безопасности. Они действуют во всех странах. Поэтому уровень безопасности у нас одинаковый, соответствующий требованиям нормативов, предъявлявшихся в годы постройки конкретных АЭС. Тем не менее у нас есть старые блоки, которые мы вынуждены эксплуатировать только из-за отсутствия средств на новые. И проблемы их безопасности также решаются за счет поступлений от этой программы. Третье направление - ядерная наука. У нас два фундаментальных института, которые балансировали на грани нищенства. Высококвалифицированные специалисты жили за счет грантов, уезжали на некоторое время работать в европейских ядерных центрах. В прошлом году мы сумели кардинально изменить ситуацию. Из средств, которые мы получили по "ВОУ-НОУ", несколько сотен миллионов рублей вложили в эти фундаментальные институты и обеспечили им совершенно другой уровень существования.

И, наконец, есть такая задача, как утилизация собственно оружия - боеголовок или их носителей. Здесь тоже было много болтовни и мало денег. Но в прошлом году вместо примерно сотни миллионов рублей, которые вкладывались до 1997 года включительно, мы вложили в утилизацию атомных подлодок почти миллиард, то есть в 10 раз больше, и сразу в два раза подняли все результаты.

- Во время этого визита я не был в Корее, а только в Пекине. То, что КЕДО выполняется крайне неэффективно, это мне известно. У России есть свой взгляд на выполнение этой программы. Если бы нам удалось к ней активно подключиться, то политическую задачу по строительству АЭС мы бы выполнили быстрее. И налогоплательщикам разных стран это стоило бы на треть меньше. При этом мы построили бы точно такие же реакторы, на сооружение которых корейцы со своими партнерами сейчас ищут средства. Мы могли сделать так, чтобы в Северной Корее не оставалось облученного ядерного топлива, в том числе и плутония, хотя КЕДО это вообще не предусмотрено. Итак, был бы тройной плюс - быстрее, дешевле и эффективнее с точки зрения программы нераспространения - за счет лизинга топлива.

- Знаете, политика - штука плохо предсказуемая. Нас все время упрекают в том, что мы строим ВВЭР в Иране и помогаем вроде бы создать им ядерное оружие. Но такого же рода энергоблоки американцы предложили построить в Северной Корее. Очень просто о белом сказать "черное". Поэтому если Америка строит ВВЭР в Северной Корее, это политически может быть названо очень хорошим решением проблемы разоружения. Если же точно такие энергоблоки будет строить Россия, политически это может быть переименовано.

- He так уж много. Конкретные предприятия, одно из которых, правда, не входит в структуру Минатома, потеряли. У Менделеевского университета был сокращен целый ряд программ и грантов. Это очень обидно. Все обвинения в его адрес абсолютно беспочвенны. Кстати, больше потеряли не мы, а наши партнеры на Западе. Они лишились части информационной составляющей нашего сотрудничества. Скажем, шла речь о том, чтобы выполнить углубленный анализ безопасности Курской АЭС. На это предполагалось выделить международные средства. Основным исполнителем работ является НИКИЭТ. Попав под санкции, институт эти работы, естественно, перестал выполнять, так как ему за них никто не платит. Поэтому от санкций пострадали они сами. Та информация, на базе которой американцы, наверное, рассчитывали сформулировать аргументы в пользу закрытия станции, они не получили. В этом смысле их мотивы представляются скорее не гуманитарными, а экономическими: как можно быстрее закрыть нашу базу реального бизнеса и свести страну к статусу сырьевого экспортера. Подобные мотивы прослеживались, когда предпринимались попытки прикрыть Ленинградскую и Курскую станции. Но для этого нужен был отчет, который получен не был. В свое время был выполнен очень неплохой отчет, показавший, что уровень безопасности Игналинской АЭС существенно выше, чем целого ряда западных станций. Но сейчас находят аргументы в пользу ее закрытия, хотя она обеспечивает более 80% энергетики Литвы.

- Есть работы, которые традиционно выполняются на станциях, построенных с участием СССР или России. Мы помогаем в реконструкции АЭС, проводимой сейчас на Украине. Хотя наше участие там снижается. Аналогичные проекты действуют и в тех странах, которые когда-то мы причисляли к соцлагерю. Но свое участие мы всегда соотносим с желанием владельцев этих ядерных объектов. Опыт показывает, что сотрудничество с нами обходится российским партнерам дешевле. И на реализацию этих проектов уходит меньше времени.

- Конкуренция на мировом рынке всегда сильна. Наша область - не исключение. Но надо иметь в виду, что объекты, построенные по определенным проектам, всегда обладают своей спецификой. Любая квалифицированная мастерская, обслуживающая, скажем, автомобили "Форд", не возьмется за ремонт машины японской конструкции. Точно так же было бы неразумно привлекать к реконструкции построенных нами объектов других специалистов.

- Если существует опасность, что при подъеме так или иначе развалится корпус, то подъем производиться не должен. Поэтому нельзя начинать эти работы, если проект не гарантирует того, что лодка не развалится в опасных элементах, и прежде всего в шестом отсеке, где расположены реакторные установки. Иначе ситуация может усугубиться.