Фото сайта bundeskanzler.de
Канцлер ФРГ Олаф Шольц произнес в Давосе приятное российскому политическому уху слово «многополярность». «Когда мы осознаем, что наш мир становится многополярным, – заявил Шольц, – это должно подтолкнуть нас к еще большей многосторонности, к еще большему международному сотрудничеству. В условиях многополярности очень отличные друг от друга международные партнеры хотят большего политического влияния в соответствии с их растущим мировым влиянием».
Официальный представитель МИД РФ Мария Захарова в своем Telegram-канале назвала эти слова «плагиатом чистой воды», имея в виду, что российское дипломатическое ведомство говорит об этом каждый год, начиная с Евгения Примакова в середине 1990-х. Далее она действительно привела цитаты министра иностранных дел РФ Сергея Лаврова на тему многополярности по годам, за последние 19 лет. «Наверное, и ситуация вокруг Украины когда-нибудь станет Олафу Шольцу так же ясна, как и многополярность», – написала Захарова.
Для политиков и высокопоставленных спикеров в РФ велик соблазн думать и заявлять, что на Западе начинают понемногу смотреть на мир «российскими глазами», понимать «русскую правду». Термин «многополярность» – это действительно часть внешнеполитического дискурса, который воспроизводят российские дипломаты и политики. Важнейший элемент этого дискурса – представление о США как о мировом гегемоне, а также о растущих в силе государствах или объединениях государств, которые могли бы не подчиняться такой гегемонии. Некоторые альтернативные центры притяжения, например Россия или Китай, хотят быть таковыми, но им мешают (санкции, цветные революции, насаждение стандартов западной демократии). Другие центры, например Евросоюз, могли бы добиться большей самостоятельности в принятии решений, но отчего-то растворяются в воле Вашингтона. Такова картина мира, в которой требование многополярности – это вызов Америке и ее доминированию.
Совершенно неочевидно, что канцлер Шольц, говоря о многополярности, придерживается той же картины мира. Речь скорее идет о кризисе современных институтов международной коммуникации и общего действия. Турция ведет свою, довольно активную и экспансионистскую политику на Ближнем Востоке, в Средиземноморье, на Кавказе и в Центральной Азии. Она мешает принимать в НАТО Швецию и Финляндию. У Франции в Африке есть интересы, обусловленные ее имперско-колониальным прошлым, которых нет, скажем, у Германии. Лондон смотрит на украинский конфликт не совсем так, как смотрят Берлин, Париж или Рим. Что же говорить, если выйти за пределы западного мира, увидеть арабские страны, Китай, Иран и, да, Россию.
Выводы, которые западный политик может сделать, «осознав» многополярность, вовсе не обязательно совпадут с выводами российских властей. Едва ли Шольц или Эмманюэль Макрон воспринимают альянс своих государств с США в категориях зависимости, считают себя политически или экономически несамостоятельными. Скорее европейские политики, как и американские, сталкиваются с одним и тем же внутренним конфликтом, когда в мире происходят такие события, как в Украине сегодня. С одной стороны, есть экономическая прагматика, которая делает любые санкции вредными для всех. С другой стороны, есть декларируемые ценности, которые западный политик не может демонстративно отвергнуть.
Когда лидер европейской страны говорит о многополярности, он скорее имеет в виду западную цивилизацию как один из полюсов. И перестройка международной коммуникации в его понимании означает продвижение западных ценностей иным путем, возможно, более сложным. Это не означает, впрочем, отказ от ценностей или конфликт с Вашингтоном. Как не означает и признания за другими центрами силы права действовать так, как они хотят (чего, пожалуй, хотелось бы Москве). n
Михаил Сергеев 
