Сергей Цирель
Пока существуют нормы писаного права, нам есть к чему апеллировать.
Фото Евгения Зуева (НГ-фото)
Многоактовое действие неопределенного жанра с малым количеством актеров и стомиллионной армией статистов, в которое превратился избирательный цикл 2007–2008 годов, как нельзя лучше характеризует специфическое положение политической системы России и самой России в целом среди бывших республик СССР.
Одни страны (прежде всего страны Балтии) явно идут по демократическому пути (хотя и не без националистических вывертов в стиле Европы 20–30-х годов). Другие страны, наоборот, превратились в откровенно авторитарные (или остались таковыми), чей авторитаризм лишь слегка прикрыт грубо намалеванными либеральными декорациями. Третья группа стран в метаниях цветных революций ищет свой путь, в той или иной мере склоняясь к демократическому варианту. Самый факт нескольких произошедших по воле народа смен властных элит позволяет делать такие утверждения, несмотря на крайнюю слабость и непоследовательность демократического процесса. И лишь одна Россия, растерявшая большую часть демократических завоеваний перестроечных и первых послеперестроечных лет, по-прежнему пытается изображать незыблемость демократического строя в тот момент, когда скрыть измену идеалам времен краха советской власти стало почти невозможно. Бессодержательные рассуждения о суверенной демократии на фоне полного распада зарождавшейся выборной системы могут убедить лишь тех, кто ждет слов о демократии, а не самого народовластия.
Пока у нас есть право
И тем не менее столь усердное имитирование демократических процедур на фоне куда менее щепетильных соседей с типологически сходной политической системой играет очень важную роль в жизни каждого из нас. Ибо вместе с имитацией выборной демократии сохраняется урезанная, часто подвергаемая нападкам, но пока вполне реальная свобода слова, не распространяющаяся на центральные каналы телевидения, но не задушенная на многих радиостанциях, в целом ряде центральных (и некоторых региональных) газет и особенно в интернете. Вместе с имитацией выборной демократии сохраняется живая и даже действенная рыночная экономика, хотя и обкусанная по всем краям, ограниченная национализацией (по другой версии – захватом властными элитами, связанными с силовыми структурами) значительной части крупного бизнеса и растущим легальным и нелегально-коррупционным контролем над неогосударствленным бизнесом. И главное – сохраняются либеральные права тех, чьи доходы позволяют ими пользоваться, – право свободно выезжать за границу и надолго оставаться там, продавать и покупать жилье, выбирать место работы и род деятельности, не бояться высказывать свои политические взгляды и т.д.
Фиксация разрушения выборной демократии, в первую очередь референдум, закрепляющий длительную (или сразу пожизненную) власть президента и его почти царские права (реалия большинства стран СНГ), конечно, не перечеркнет сразу всего перечисленного выше. Но развяжет руки центральным и местным властям в такой мере, которую трудно представить сегодня. То, что мы сегодня имеем почти по праву (разумеется, оформив три, пять, а то и десять справок или сунув «барашка в бумажке»), превратится в привилегии, одолжения, льготы, возможность которых будет покупаться демонстративно-унизительной лояльностью или в лучшем случае крупными взятками. Мы не перейдем от свободы к рабству, но очень быстро продвинемся от полустанка, где еще виден начальный пункт, к полустанку, где конечный уже маячит на горизонте.
Что же сдерживает Россию от решительного шага, уже сделанного ее соседями и союзниками, почему Путин не решился легально пойти на третий и дальнейшие сроки, удовлетворившись не то полуофициальным разделом власти с преемником, не то ее более или менее полной потерей?
Искушение третьим сроком
Недавно Дмитрий Фурман писал в «НГ», что «анамнез» России ничем не лучше, чем у ее соседей, – наоборот, в Казахстане ханов часто выбирали, а в России выборы верховного правителя были величайшим исключением. По мнению известного историка и политолога, только высокая российская культура и былое участие России в концерте европейских держав делают нас европейской страной по сравнению с азиатскими соседями.
Такой подход представляется убедительным, и, на мой взгляд, самой вероятной причиной остановки на полпути от свободы стало желание Путина (и, надеюсь, вслед за ним – Медведева) и части его окружения заседать в «большой восьмерке», входить в Совет Россия–НАТО, в МВФ (в перспективе – и в ВТО), представлять великую державу (то ядерную, то энергетическую) и вести разговоры на дружеской ноге (а порой и свысока) с лидерами западных стран. А также хранить свои деньги в западных банках, отдыхать на европейских курортах и посылать своих детей учиться в западные университеты. Впрочем, другая часть окружения публично настаивала на продлении власти Путина независимо не только от мнения западной элиты, но даже от Конституции России.
Поэтому трудно поверить, что все так просто, что только желание чувствовать себя равным среди западных лидеров останавливает Путина от того, что сделали все наши ближайшие союзники. Ведь для него и многих членов его окружения это означает не предполагаемое ухудшение отношений с лидерами партнеров-соперников по «большой восьмерке», а реальную потерю статуса и вместе со статусом – встреч с ними. Есть ли другие основания?
Идеалистическая версия об уважении к закону не может всерьез рассматриваться в отношении окружения Путина, да и вряд ли вполне удовлетворительна в отношении его самого. Во всяком случае, все построение властной вертикали, особенно отмена выборности губернаторов, если и не нарушало напрямую букву Конституции России, то уж точно не соответствовало ее духу. Кроме того, легальное изменение одного слова в Конституции, проведенное по всем правилам, безусловно, более законно, чем предполагаемое перераспределение полномочий между президентом и премьер-министром при сохранении старого текста Конституции.
Весьма сомнительна и другая версия о великом уважении к мнению всего народа (или каких-то определенных слоев общества) либо страхе потерять популярность при изменении Конституции. Опросы, проводимые ФОМом, ВЦИОМом и Левада-центром, показывают, что большая часть избирателей из всех слоев общества прямо или с оговорками выступает за третий срок, но при этом пожизненное президентство уже не находит поддержки у подавляющего большинства россиян. Поэтому, хотя отказ от третьего срока был сделан скорее вопреки мнению народа, чем следуя его воле, все же следует более внимательно рассмотреть интересы и мнения отдельных слоев, чтобы понять мотивы этих действий.
Плоды пассивности
Если мы попытаемся оценить расстановку сил в обществе, то легко придем к выводу, что дальнейшее движение от свободы не выгодно ни крупному, ни среднему, ни мелкому бизнесу; исключение составляют лишь деприватизированные (в другой версии – захваченные чиновниками-олигархами) и полностью контролируемые властью компании. Угрозы либеральным свободам, рост ограничений в гражданской сфере не одобрят миллионы успешных программистов, инженеров, офисных работников и квалифицированных рабочих промышленных предприятий и служб сервиса, составляющие большую часть экономически активного населения столицы и других больших городов. Дальнейшие ограничения прав читать, писать, ездить по миру и выбирать работу не придутся по душе основной части интеллигенции и студенческой молодежи.
Все перечисленные группы не составляют, конечно, большей части населения нашей страны, но именно они представляют деньги, слово, активность, молодость, большие города и столицу. В общем, все то, от чего на первый взгляд зависит общественное устройство страны. Однако реально ни те, ни другие, ни третьи не образуют общества, способного к осознанию своих интересов и коллективным действиям. Большинство из перечисленных, особенно молодежь, настолько аполитичны и равнодушны к общественным интересам, что вовсе не читают газет и не ходят на выборы. Другие (и их тоже весьма немало) хорошо пристроились поближе к нынешней власти и боятся из-за неосторожных высказываний потерять место у кормушки. Третьи просто очень запуганы – кто еще с советских времен, кто после столкновений с бандитскими или силовыми структурами. Четвертые так заморочены антиамериканской истерией, националистическими и великодержавными идеями, что готовы поддержать закручивание гаек даже в ущерб своим реальным интересам. Таким образом, действия Путина могли бы быть следствием нашей воли, если бы мы умели формулировать свои политические интересы и выражать их в прессе и на выборах.
Но так как ни «элита», ни «средний класс» ни того, ни другого делать не умеют и не хотят, то мнения представителей силовых структур (отнюдь не склонных в отличие от Латинской Америки и Турции к путчам и переворотам) и даже ограбленных властями пенсионеров и сельских жителей политически важнее для властей, чем взгляды более активной, богатой и образованной части общества. Однако слово «важнее» отнюдь не означает, что они действительно важны. По большому счету, и те и другие столь легко поддаются самой примитивной пропаганде, столь легко прощают власти любое вранье и даже просят обманывать их и впредь, что годятся не в субъекты политики, а лишь в объекты для манипуляций. Поэтому решения самого Путина и всей высшей элиты в первую очередь определяются их же собственными интересами. Наша сверхпассивность привела к тому, что сложная, полная драматизма подковерная борьба среди президентского окружения заменила почти всю общественно-политическую жизнь страны.
И в этих условиях версия о важности мнения западных элит для президента России, как ни странно, остается главной. Отметим, что страстное желание представителей российского правящего класса быть принятыми в Европе и Америке вытекает из европейского и «западноцентричного» характера русской культуры (все грозные инвективы славянофилов и почвенников адресованы тому же Западу), отличающего нас от стран истинно восточных. Как ни печально сознавать, но, по-видимому, в этом и есть сегодня главная защитная функция великой (и европейской по своему характеру) российской культуры. А возможно, даже и не мнения внутри страны играли решающую роль, а просто проводился конфиденциальный опрос высокопоставленных советников западных лидеров и ведущих западных экспертов, и подавляющее большинство из них прогнозировало достаточно жесткую реакцию Запада на третий срок Путина. Рассуждая конспирологически, можно предположить, что антизападные демарши последнего времени частично связаны с этими опросами.
Затормозить маятник
Но стоит ли полагаться на столь шаткие основания? На этот вопрос есть, к сожалению, лишь один ответ: при нашей затуманенности общественного сознания, пассивности и антиамериканизме в сочетании с рабским подражанием Америке – на что еще мы можем рассчитывать? Я искренне надеюсь, что при новом, только еще появляющемся на свет поколении в соответствии с известным «правилом трех поколений» (внуки больше похожи на дедов, чем на отцов) Россия вспрянет ото сна. Но эти надежды могут оправдаться не ранее 2035–2040 годов, пока же нам остается уповать на некоторое совпадение интересов властителей с нашими, а еще более – на их добрую волю.
Конечно, есть и другой вариант, популярный среди нашей немногочисленной, но шумной оппозиции, – катастрофический путь. Например, резкое падение цен на нефть и газ, экономический кризис, конфликт с Америкой, расхождение интересов столичного населения и власти и т.д. Разумеется, от сумы да от тюрьмы не стоит зарекаться, но вряд ли стоит на них надеяться. Даже не принимая во внимание естественное желание нормального человека избежать беды, а руководствуясь лишь политическими доводами, все равно не стоит делать ставку на катастрофу. Достаточно посмотреть на результаты этих и предыдущих парламентских выборов и различных социологических опросов, чтобы расставить по степени вероятности возможные варианты развития событий в случае беды – ужесточение существующей власти, приход к власти национал-популистов (в том числе откровенно фашистского толка) или демократические преобразования.
Мы не можем рассчитывать на политический успех демократических идей в ближайшие десятилетия. Мы даже не можем остановить маятник, если он пойдет еще дальше по пути от свободы. Но мы должны всячески препятствовать этому, продолжая писать о демократических и либеральных идеалах и бережно выращивая слабые ростки гражданского общества. И, кроме того, памятуя неудавшийся опыт 90-х и спекулятивные суждения казенных идеологов, думать о том, как должны выглядеть российский национальный вариант демократии и российский национальный вариант рынка. Но это уже тема отдельного разговора.
