Антон Олейник
В России метафора политики, проводимой людьми власти, – это азартная игра.
Фото Сергея Приходько (НГ-фото)
Власть манит и отталкивает, являясь предметом вожделения и ненависти одновременно. Облеченному властью человеку не приходится согласовывать каждый свой шаг, приспосабливаться и искать компромиссы. Он твердой поступью «идет своей дорогой», точнее, летит, не останавливаясь на светофорах. Другие же, лишенные власти, вынуждены в это время простаивать в пробках, проклиная свою судьбу и людей власти – «Их», обладающих свободой действий.
В России амбивалентность восприятия власти принимает особенно рельефные формы. Здесь между двумя крайними случаями, «жизнь удалась» для наделенных властью и «хоть в петлю» для тех, кому ее не досталось, вариантов практически не остается. На власть и тех, кто ее олицетворяет, «Их», традиционно возлагается ответственность за тяготы и неудачи «Нас», ее лишенных. Согласно опросу Левада-Центра (ноябрь 2007 года), о совпадении в той или иной мере интересов власти и общества говорят лишь 28% россиян, а 62% уверены в обратном. Что не снижает привлекательности власти для тех, кто ее лишен.
В Дагестане, одном из самых проблемных и потому вряд ли претендующих на статус «обласканных властью» регионов, региональное отделение «Единой России» на момент своего образования в марте 2002 года насчитывало, по данным партийного сайта, около 700 человек. По свидетельству видного члена партии, депутата Государственной Думы, к 2005 году это число выросло почти в 40 раз. Люди «слабых не любят. И вот они видят – сильный, значит, будем с ними. И вот, они потянулись... 27 тысяч членов. Это же как КПСС. Было 3–4 тысячи, и считалось – это потолок. А теперь – 27 тысяч. Всех записать невозможно». (Здесь и далее цитируются интервью, проведенные Левада-Центром в рамках проекта, результаты которого представлены в книге Льва Гудкова, Бориса Дубина и Юрия Левады «Проблема «элиты» в сегодняшней России: Размышления над результатами социологического исследования», М.: Фонд «Либеральная миссия», 2007. Транскрипты интервью были любезно представлены для вторичного анализа Львом Гудковым и Натальей Зоркой.) В середине лета 2007 года в республиканском отделении партии состояло уже порядка 65 тысяч членов. Народ «власть не любит, пока он вне власти, а как он попадает во власть, так начинает любить ее», заключает депутат.
Попавшие «во власть» образуют властвующую элиту. По классическому определению Чарльза Райта Милза, к властвующей элите относят «людей, чей статус позволяет им выйти за рамки обычной среды обычных людей и принимать решения, имеющие существенные последствия». Какова эта среда, в рамках которой живут те, чья «жизнь удалась»?
Среда власти обычно описывается в терминах двух компонентов, структурного и поведенческого. Структурный («диспозиционный») компонент заключается в том, что статус дает представителям элиты больше возможностей и вариантов выбора, чем обычным (не обладающим властью) людям. Как в карточной игре: с козырями в руке играть легче, чем без них. Второй, поведенческий («стратегический»), компонент власти зависит от способности обладающих привилегированным статусом людей воспользоваться открывающимися возможностями и конвертировать их в желаемые результаты.
Если присутствует только структурный компонент, то разумнее говорить не о власти, а о везении, удаче. «Стратегический» же компонент власти проявляется как раз в критических ситуациях, когда обстоятельства не помогают «идти своей дорогой», а мешают. В полной мере обладает властью лишь тот, кто, не имея ни единого козыря, достигает желаемых результатов.
«Российский ренессанс»
Попробуем разделить структурный и поведенческий компоненты российской власти. Распространено мнение, что экономический рост в России – заслуга Владимира Путина, ведь он начался с его приходом к власти. По времени это совпало, во-первых, с резким изменением тренда мировых цен на энергоносители и минеральное сырье, и во-вторых, с позитивными эффектами от девальвации рубля в августе 1998 года (например, повышением конкурентоспособности «отечественного производителя» на российском и мировом рынках). По данным Клиффорда Гадди и Бэрри Айкеса, начиная с 1995 года динамика ВНП в России практически полностью совпадает с динамикой нефтяной и газовой ренты, то есть чистых доходов от продажи энергоносителей. В руках российской правящей элиты после 1999 года оказалось столько козырей, сколько она не видела, пожалуй, с конца 1970-х годов, когда благоприятная конъюнктура мировых цен на энергоносители пошла на спад.
Ведущую роль «диспозиционных» факторов в «российском ренессансе» признают и эксперты, и сами члены властвующей элиты. Один из экспертов, руководитель федеральной службы, высказывается жестко и цинично: «У нас проблема Экваториальной Гвинеи, которая обнаружила, что нефтяные поля... могут обеспечить ее на всю оставшуюся жизнь еще четырех поколений... и сейчас они не знают, как эти деньги слить. Просто слишком много талеров упало небесной манной. Гнить будет – жалко будет, все со злобы удавимся». Для оценки властного потенциала современной российской элиты гораздо важнее посмотреть на поведение ее представителей в критические моменты.
Так, в 2000 году, когда контроль над средствами массовой информации не был столь силен, как сегодня, что позволяло их аудитории получать более-менее объективную картину происходящего, только 44% россиян считали, что в дни гибели «Курска» президент вел себя «вполне» или «в основном» достойно и ответственно, 41% придерживались противоположной точки зрения, а еще 15% затруднились ответить (см.: Общественное мнение-2007, с. 76).
Чрезвычайно неуклюжими были и действия представителей муниципальной власти, когда они столкнулись с массовым противодействием жителей Южного Бутова сносу ветхого жилья для массовой застройки этого района. Префект одного из московских округов признает: «Вот у меня есть такие примеры, когда это человеку «не дано»... и он не может работать с людьми... когда ему надо идти, вот как тем моим коллегам, которым пришлось в Южном Бутово говорить с людьми, я делаю все, чтобы его туда не пустить». (Это и цитируемые далее аналогичные интервью были проведены в 2006 году в рамках исследовательского проекта об особенностях властных отношений в России, в котором принимали участие профессор Светлана Глинкина, доктор Карин Клеман, кандидат экономических наук Наталья Апарина, Евгения Гвоздева и автор – в качестве координатора.) Первоначальная растерянность властей была вызвана как раз неспособностью реализовать решение – пойти «своей дорогой» – в ином режиме, чем просто полагаясь на свой статус («диспозицию») и обеспечиваемый им административный ресурс. По степени своего развития стратегическая компонента власти существенно уступает структурной на всех уровнях иерархии.
Вырисовывается следующий парадокс. Члены современной российской элиты, несмотря на свой статус (выражаясь словами одного из экспертов, «выше них – только звезды»), не обладают властью в полном смысле этого слова. Их влияние и привилегии основываются не столько на их поведении и принимаемых ими решениях, «стратегии», сколько являются результатом особого стечения обстоятельств, «диспозиции». Ситуация подобна той, в которую попадает получатель богатого наследства: открываются новые перспективы и возможности, но чтобы в полной мере воспользоваться ими и даже приумножить состояние, нужны неординарные решения, нужна грамотная «стратегия». Иначе от богатства через несколько лет не останется и следа.
Оборотная сторона удачи
Для представителей современной российской элиты расчет на «удачу» означает осознание временного характера своих привилегий. Для остального населения существенные последствия поведения первых еще более негативны. Ставка на «удачу» подрывает стабильность системы в целом, даже с учетом низкой вероятности резкого снижения цен на энергоносители в обозримом будущем.
Чисто экономические последствия расчета прежде всего на «везение» хорошо известны. «Темпы роста падают. Это так называемый симптом голландской болезни – денег много, а темпы роста экономики замедляются. Изучено», – признает депутат от партии власти в Московской городской Думе. Или форсированное использование нефтяных и газовых месторождений: пока «везет», то есть конъюнктура благоприятна, нужно «выкачивать» по максимуму. В итоге месторождения истощаются быстрее, добывается только наиболее легкодоступная часть углеводородов, а о вложениях в разведку и развитие новых месторождений забывают. Такие тенденции, по данным Егора Гайдара (в его книге «Гибель империи: уроки для современной России»), наблюдались уже с конца 1970-х годов. В постсоветский период, когда надолго удержать «птицу счастья» в руках оказалось еще сложнее, они особенно усилились. Падение объемов добычи нефти в России в первом квартале 2008 года, впервые после 1998 года, – лишь первый звонок.
Еще более тревожными – с точки зрения долгосрочной социальной стабильности и благосостояния населения в целом – представляются изменения, происходящие в системе стимулов и процедуре принятия имеющих «существенные последствия» решений. Размер ресурсной ренты достаточно хорошо коррелирует с уровнем коррупции в стране: чем больше извлекаемая рента, тем выше коррупция (коэффициент корреляции рассчитан автором на основе данных Мирового банка и Transparency International по 87 странам). Возможное объяснение этой связи заключается в том, что в обоих случаях речь идет о поведении, ориентированном на получение ренты. Благосостояние членов элиты зависит от «выкачивания» доходов – и из месторождений полезных ископаемых, и из карманов тех, кто в элиту не включен. Чем нестабильнее положение и сильнее ощущение, что фортуна может отвернуться, тем сильнее стимулы к присвоению ренты «здесь и сейчас». «Порулить»-то удается лишь один раз!
Коррупция в российских условиях, несмотря на административную реформу, усиление контроля за действиями государственных служащих и пр., остается, по данным Transparency International, стабильно высокой, причем ее уровень после 2004 года резко возрос (см. график; уровень коррупции тем выше, чем ниже индекс ее восприятия). Учитывая логику «куй железо, пока горячо», можно сделать вывод, что попытки серьезно сократить коррупционность российской элиты при сохранении опоры только на «диспозиционный» компонент власти обречены на провал. По выражению эксперта, генерального директора издательского дома, все дело в психологии временщика. «И вот, пока наша очередь, есть ощущение, что надо чего-то успеть, чего-то добиться, что-то себе обеспечить, организовать, гарантировать и так далее, потому что это как-то имеет тенденцию кончаться».
Когда господствует надежда на удачу, происходит атрофирование способности принимать сложные решения, и это оставляет мало шансов на возникновение «стратегического» компонента власти в будущем. Принятие решений в условиях практически неограниченных ресурсов дает право на ошибку, причем не одну. Если получится, как хотели, – замечательно, а если как всегда – тоже не беда, за ошибки есть чем платить. Представители российской элиты, говорит бывший федеральный министр, «считают, что есть простые задачи, вернее, есть сложные задачи и есть простые решения этих задач. Они сторонники простых решений. Они считают, что эти простые решения – правильные. Я очень люблю слова В. Гроссмана в его книге «Жизнь и судьба» – гениальная фраза: самые сложные вопросы всегда имеют простые, ясные для понимания неправильные решения». С ним соглашается эксперт, генеральный директор крупного предприятия: «Нефть капает через трубу – и все, за счет этого можно покрывать любые свои ошибки».
Приняли «сырой» закон о монетизации льгот – ошиблись – «быстренько заплатили всем денег и тем, кто потенциально может протестовать, сказали: и вам заплатим», говорит бывший федеральный министр, – а реформа системы социального обеспечения по-прежнему пробуксовывает.
Неудивительно, что в этих условиях дефицит идей приобретает хронический характер: расчет на везение убивает стимулы думать и искать идеи. «Никакой программы у нас нет. Программы нет, людей, которые бы ее озвучивали, – нет, и те метания в правительстве, которые происходят, они тоже показывают, что реальной стратегической программы в стране нет» (эксперт, генеральный директор крупного предприятия).
 Источник: Transparency International (http://www.transparency.org/). |
«Стратег» или пропал
Российская экономика растет, но при наличии «стратегического» компонента власти она могла бы расти еще быстрее. «Если [в 2002–2003 годах] экономика России работала на уровне, близком к ее реальному потенциалу, сейчас по массе экономических показателей мы видим, что потенциал экономического роста в 2004 году был на полтора-два процента выше – без всяких там экономических реформ – просто вот при нормальном климате и иных минимальных условиях. В [2005] году ситуация, возможно, будет еще гораздо хуже». То, что эти слова были сказаны действующим первым заместителем федерального министра, придает им особый вес.
Продолжающийся рост цен на энергоносители не дал «наследству» полностью обесцениться. Отсюда периодически звучащие заявления – слышимые даже внутри российской элиты – о том, что любой другой, получивший возможность «порулить» в таких условиях, получил бы результат как минимум не хуже. И для себя любимого, и для других членов элиты, и для страны в целом. Бывший заместитель федерального министра выразил эту мысль предельно цинично и точно: «Вот чем плоха сейчас госслужба, и плоха именно морально: человек смотрит – вот, президент... а кто он, собственно, такой? Да полковник... За 3 месяца его с нуля раскрутили. А я?!!! Я же – голова, у меня вон какой бэкграунд, я же лучше президента...»
Новый глава государства Дмитрий Медведев находится сегодня в ситуации одновременно и похожей, и непохожей на ту, что была в 1999 году. С одной стороны, общие правила игры не поменялись – исход выборов был предопределен фактором «везения», а не фактором «стратегии». С другой стороны, наследство, полученное третьим президентом, уже не столь завидное, как в 1999 году. Почти все структурные факторы роста и обеспечения стабильности уже «отыграли». Поэтому Медведеву придется стать «стратегом» – хотя бы для того, чтобы сохранить привилегии нынешней элиты и самому удержаться в ней. Другой вопрос – можно ли развить качества «стратега», получив доступ к рычагам управления не в результате прохождения ряда испытаний, заставляющих оттачивать свою способность принимать вызовы и находить сложные решения, а легко и достаточно непринужденно? Думается, что нет.
Следовательно, шансы на реформирование системы властных отношений «изнутри» минимальны, а сама власть будет оставаться объектом крайне амбивалентного восприятия. Если мне лично повезет и я ее получу, то тогда «жизнь удалась». Если не повезет, то винить в этом я буду прежде всего «Их», находящихся на верхних этажах иерархии. «Им» повезло больше, чем мне, а ведь при определенном раскладе «там» мог оказаться и я!
На сегодняшний день о ситуации, когда власть ассоциируется не с удачей, а с тяжестью поиска и принятия сложных решений, приходится только мечтать. «Если за этот груз браться, надо действительно «смотреть», а «смотреть» – это надо страдать». Трудно поверить, но эти слова услышаны бесконечно далеко от кремлевских стен – за стенами тюремными, от «смотрящего» в лагере (Олейник А. Тюремная субкультура в России: от повседневной жизни до государственной власти. М.: Инфра М, 2001; данное интервью было проведено в 1999 году в Архангельской области).
