Владимир Березин Юрий Никитин. Империя зла. - М.: Центрполиграф, 2000, 477 с.
Речь пойдет об утопии. А утопия есть искусственное слово. Томас Мор ввел его для того, чтобы назвать так несуществующий остров - место, вернее, не-место, где царил придуманный Мором социалистический строй. Имя этой стране дано неким Утопом, что для русского уха имеет особое звучание.
Главная же черта современных утопий в том, что они решительно покинули свои острова и начали марш на земли с четко определенными географическими названиями. И вот образец утопии - роман Юрия Никитина "Империя зла". Кто первый сказал про империю зла, мы знаем. И где мы живем сейчас - знаем тоже. И подзаголовок никитинского сериала, где эта книга - вторая: "Русские идут". Фраза эта тоже историческая.
В этой утопии (или антиутопии) Россия стремительно принимает ислам, противостоит Америке, вернее, США.
Противостоит не только идеологически, но и кораблями, и стволами.
Давным-давно, когда только что вышел на экраны страны, что звалась еще на четыре буквы, фильм "Одиночное плавание", был я свидетелем такого случая. В этом фильме, надо сказать, советской морской пехоте противостоят не абстрактные враги с гражданством какой-то неназванной страны, а вполне конкретные американцы. И вот, после того как в конце фильма пулеметная очередь с корабля под звездно-полосатым флагом прошивает нашего майора, после того, как зажегся свет и толпа повалила из зала на улицу, я понял, что еще чуть-чуть - и полетят в американское посольство, что было неподалеку, камни, и посыпятся крошкой в нем стекла.
Это был настоящий урок ненависти, волшебная сила искусства.
Такой же наукой ненависти пропитан текст "Империи зла". Только там уже Россия поднимается с колен, чтобы мочить американцев во всепланетном масштабе. Рука об руку, между прочим, с бывшими чеченскими террористами. Вот захватывают они американскую военную базу, но не деликатно, как морпехи из давнего фильма, а с заложниками, которых мучают и над которыми издеваются. Заставляют солдата бить своего офицера, проверяют, что человек может сделать под дулом автомата. Заставляют потом совокупляться парня с девушкой, а сами, наблюдая, бормочут: "Вот скоты-то какие! Одно слово, американцы. На все готовы, чтобы жизнь свою спасти". И тут же убивают всех, потому что гордая душа новых русских героев не может снести зрелища собственных экспериментов.
Вот этим-то и интересна книга Никитина - тем, что она не только антиутопична, но и тем, что она религиозна. При этом "Империя зла" - книга антихристианская. И краеугольным камнем в ее философии религии - отношение к насилию. Кстати, классическая черта утопии - отсутствие в ней классического христианства. Никитин вообще много рассуждает о религии, а его герои скорее исповедуют новый вариант язычества, совмещенного с исламом. Главный лозунг этого варианта похож на заповедь бусидо - "если перед воином лежат несколько дорог, то настоящий воин выбирает тот путь, который лежит к смерти".
Собственно, эта книга еще и о национальном самосознании, которое часто понимается как мордобой по национальному признаку.
А герой этой, правда, второй на эту тему, книги Никитина, академик-футуролог, советник президента по общим вопросам. Советник вообще, по общим футурологическим вопросам.
Он рассказывает своему президенту байку о слесаре.
Над слесарем издевается интеллигент, говорит, что, дескать, необразован и грязен. Много, говорит, пьет. Наконец слесарь дает интеллигенту в лоб, а когда выходит из кутузки, отлавливает битого во дворе и говорит, что вот, скажешь еще слово, ляжешь навечно. Потому как мне, слесарю, отсидеть за тебя сколько надо не жалко.
Этот слесарь похож на множество других слесарей, которые говорят соседу:
- Ты меня уважаешь?
И горе несогласившимся.
А вот герой слушает компакт-диск на своем компьютере - "на моем любимом сидюке песни, которые вызывают в моей душе отклик, от которых щемит в груди, на глаза наворачиваются слезы┘ и под которые работается особенно хорошо и плодотворно.
"Наверх вы, товарищи, все по местам, запел сильный суровый голос, - последний парад наступает! Врагу не сдается наш гордый "Варяг", пощады никто не желает┘"
Песню подхватили мужественные голоса, и я ушел из тесной комнатки в другой мир. А ведь это случилось, мелькнуло в голове, совсем недавно. Но в Штатах не найти человека, который понял бы этот странный поступок коллективного самоубийства. Да у нас таких осталось немного┘
Немец сумел сказать о поступке русских сурово и просто, даже обыденно, и от этой мужественной обыденности у меня всякий раз щемит в груди, а на глаза наворачиваются слезы".
Впрочем, герой свою обыденную жизнь описывает, бормоча на смеси нижегородского с американским: "...я, разрываясь между плитой и компом, - ничего этим бабам доверить нельзя, - щелкнул зихелем, энтерякнул, вошел в дозвон, уже три дня не заглядывал в емейлик, одновременно запустил лазерный диск с песнями┘"
Ну этими самыми, про "Варяга".
Ну дальше история известная - академик берется за оружие. Мочит гадов в сортире и во всех доступных местах. Звенят и бьются на полу гильзы. Нет, наша история знает профессоров, взявшихся за винтовки. Эти профессора и академики и сейчас лежат под Вязьмой, где вечными им памятниками кривые березы и елки. Эти пианисты и историки скорбно легли в землю, и их бытовая история похожа на жертвоприношение. Жертвоприношение куда более страшное, чем любое противостояние с американской идеологией. Потому как утопить врага в собственной крови совсем не то же самое, что утопить в его собственной.
Потому как воевать надо (а бывает часто, что действительно надо) не числом, а умением. И беречь своих людей, а не свои утопические фантомы и идеологию.
Но вернемся к сюжету "Империи зла". Футуролог всех врагов побивахом и теперь идет по улицам, где слесари домучивают американских пленных, рубят им руки и головы. Правительство сидит посреди разрушенной боевыми действиями Москвы. Один из министров говорит с некоторой обидой: "И все так просто? И ни одной красивой женщины?"
Он пока не знает, что красивых женщин и созидательной любви в таких сюжетах не предусмотрено. Так как это - сюжет победившей бесчеловечной антиутопии.
И поэтому российский президент там говорит:
- Отступление закончено┘ Пора подумать об ответном ударе.
И в конце вроде все хорошо. Американский флот отступил. Гады порублены. Россия встала с колен, ей подняли веки. Но чувство смертной тоски охватывает от романа-прокламации, от этого превращения антиутопии в утопию и обратно. Два этих жанра стали в наше время неразличимы - точь-в-точь как в конце знаменитой сказки Оруэлла о звероферме: свиньи стали похожи на людей или люди стали похожи на свиней. Неразличимы стали они в своей одинаковости.
