Экономия либидо

Михаил Золотоносов. Другой Чехов: По ту сторону принципа женофобии. – М.: Ладомир, 2007. – 336 с. (Русская потаенная литература).

«Первый Чехов» – это интеллигент в пенсне, изящный во всех проявлениях своих чувств, лишенный брутальных мужских качеств, агрессивности и физиологического влечения (то есть почти асексуальный), обаятельный, скромный, беззлобный, милый. «Другой Чехов» – знаток женских внутренностей и любитель женского тела, изголодавшийся посетитель публичных домов Соболева переулка и иных веселых мест, гиперсексуальный и закомплексованный. Замалчивание этого «неофициального Чехова» объясняется «коллективным заговором по неусыпной охране репутации Чехова, действовавшим целый век среди мемуаристов, публикаторов и интерпретаторов».

Но что удивительно: бурная сексуальность (подхлестываемая прогрессирующим туберкулезом) Антона Павловича сопровождалась не менее сильной латентной женофобией. Известный культуролог и литературовед Михаил Нафтальевич Золотоносов (род. 1954) пытается реконструировать глубинные причины чеховской женофобии и, таким образом, пролить свет на особенности чеховского стиля.

По мнению Золотоносова, все дело в распространенном среди медиков XIX века представлении о невосполнимой растрате жизненной силы через половые наслаждения, усвоенном Чеховым еще в студенческие годы. Отсюда страх перед «опасной женщиной», одним своим существованием провоцирующей на безудержное расходование ограниченного запаса витальной энергии: «Чехов постоянно боится, что стал или вот-вот окончательно станет рабом своих желаний, а женщины, с которыми он часто и легко знакомится, разрушат его систему самоконтроля вследствие своей приманочной природы и его легкой возбудимости. Потому и нужна постоянная и мощная культурная репрессия в форме женофобии, направленная на самого себя».

Образ «опасной женщины» неизбежно ставит вопрос о возможном влиянии на Чехова творчества Леопольда фон Захер-Мазоха. Золотоносов считает, что оно имело место. Именно у австрийского писателя была позаимствована парадигма женского доминирования и эротически возбуждающий страх, который внушают женщины-деспотицы. Более того, произведения Захер-Мазоха служат декодером к некоторым, иначе не объяснимым мотивам и образам Антона Чехова.

Различие между двумя писателями проявляется в том, что «у Чехова вражда полов, во-первых, смягчена и облагорожена лирическим повествованием и тургеневской тонкостью; во-вторых, вследствие установки на лаконизм захер-мазоховская избыточность, доходящая до откровенной и демонстративной девиантности, исчезает, и остаются лишь ее (девиантности) отдельные детали».

Как и в прошлых работах, многие выкладки Золотоносова выглядят натянутыми и излишне гипотетичными. Однако на этот раз оправданием служит сложность поставленной задачи: «Чехов слишком скрытен, сохраняя литературные источники в тайне, их знаков почти не оставлено, тексты очищены от маркеров литературного пространства, черновики и рукописи – что неоднократно отмечалось – отсутствуют, писатель их предусмотрительно уничтожил, не желая, чтобы мог быть прослежен литературный и автобиографический генезис текста».