Ольга Брагина ***
Читать про смерть Меркуцио
да пить из кружки ржавой.
Достать бы самоварную
трубу, за переправой
Всё тот же сад вишневый,
прах сердечной мышцы,
Признания в любви твердят
себе самоубийцы.
И речка мелкая течет вдоль
трассы на восток,
И золотое дно укутано
в песок.
Открытое окно, где булку
русскую едят оттенка
серой глины.
Гадать любя на спортлото,
романс поют старинный,
Глотают легкий слог,
запутавшись с фермато.
Уйти по одному, шоссе
не виновато.
Достать бы самоварную
трубу – всё кипяток и сахар,
И заклинать судьбу каленой
сталью с маху.
***
Татарское «старьем берем
шурум-бурум»,
И крестик золотой
сознательных рабочих,
И веревочка на сером лбу,
И красные гвоздики в ночь
уносят сквозь толпу.
У одноногого шарманщика
сквозь всхлипы тюрлюлю,
Скитанья во хмелю,
Воззвания к труду,
к воскресной жертве
по рублю,
Лишь блудный попугай сулит
слепое счастье без возврата,
Летят костяшки домино
в соседний пруд куда-то.
Орешки – дух касторки
и земли,
И петушки на палочке
тягучи.
Ворота запирать,
менять замки на всякий
случай.
Солдатики в дубовый
шкап ложатся тихо рядом –
Лавандой сверху посыпать
и муравьиным ядом.
***
Монету медную кладет
под медный зуб,
Не стоит сладости труда
наш поиск мятого билета,
Не местные мы сами
на табличке,
И ростовский князь удельный
выбросил отсель на
Сорок верст, и сок шиповника,
и кипяток гостиниц,
пепел на плаву,
Туристы греют первый снег
над маршалом, слыву
Как скорбный ангел данных
паспортных, имен заветных
переклички,
Не состоит, почти что
выбыл, две минуты – срок
последней электрички.
Гляди сквозь пыльное стекло
на свет фонарика во мгле
аптечной,
Всё новым адом алфавита
потекло в асфальтовые
печи.
***
Лизу сманили три года назад,
это комната Лизы.
От несчастной любви,
говорят, вышла в проданный
сад, и сгорела, утопла в пруду,
Но экстрасенсы не видят ее,
просто спят на ходу.
Коротит микрофон
у Семеновны, пятится
в разные стороны,
«Ох ты, матушка, а ведь
девица была хороша
и опрятна».
Лиза по морю плывет, видит
волны на записи, пятна.
Бросил Эраст Петрович
на осьмнадцатом юном веке.
Семеновна горькую пьет,
говорит: «Поднимите веки.
Нет, я не вижу ее ни
у мертвых, ни у живых».
Слышно, как падает снег,
пока персонал затих.
Лиза плывет по реке, впадая
в Каспийское море.
Слушает радио икс
в нерассасывающемся заторе.
Вот я сейчас пробубню,
душу детскую приголублю.
Что там горит за рекой –
провод камеры или клуб ли.
***
Запомнила только
Лору Палмер и черный бумер
Из детства, которое пыльной
подшивкой районных газет
Не длится нечаянно так,
как его задумал
По случаю вечера выпивший
автор, жетона нет.
Запомнила серую кожу
из целлофана
И песни прилипчивой жизни
чужой припев.
Он помнил, что завтра пять
тысяч знаков,
проснуться рано.
Он что-то запомнил,
под буквою «М» поскучать
успев.
Крутила бы тумблер,
знакомый мотив искала,
Оттенка асфальта
вечернее лето прожив до дна.
И нечем утешиться –
в этом подъезде сенсаций
мало,
У кромки песочницы тонкая
кисть бледна.
