Склеенная ваза

Владимир Хандорин. Национальная идея и адмирал Колчак. – М.: Русский фонд содействия образованию и науке; Университет Дмитрия Пожарского, 2017. – 624 с.

Книга историка Владимира Хандорина не ограничивается вопросами реконструкции идеологии Белого движения в Сибири. Она в значительной мере посвящена вопросам политического, социального и экономического строительства колчаковского правительства.

Адмирал смог объединить большую часть русского политического спектра от крайне правых националистов до… марксистов. Напомню, что министром труда у него был меньшевик Леонид Шумиловский, расстрелянный красными после суда. В ходе процесса Шумиловский следующим образом характеризовал адмирала: «Я считаю его безукоризненно честным человеком. И ни одного факта, который бы разбил мою веру в него, за весь последующий период мне не удалось узнать». Были в правительстве и эсеры, несмотря на серьезные конфликты Колчака с этой партией. В частности, посты премьер-министра и министра иностранных дел одно время занимал Петр Вологодский.

Впрочем, по мнению исследователя, немаловажную роль в рассматриваемых процессах играла и знаменитая Партия народной свободы (конституционные демократы). К моменту прихода к власти адмирала кадеты прошли довольно сложную и причудливую политическую эволюцию. Первоначально это была партия, исповедовавшая демократические идеи (а по ряду вопросов и социалистические). За время революций и Гражданской войны она прошла путь в сторону либерального консерватизма, «пожертвовав идеями демократии во имя возрождения государственности». Кадеты признавали военную диктатуру, воочию увидев крах демократической модели государственности в лице Временного правительства Александра Керенского.

Красные в отличие от белых не гнушались популистских лозунгов. Поэтому, в частности, и победили. Казимир Малевич. Красная фигура. Начало 1930-х. Государственный Русский музей

При этом не следует думать, что режим Колчака, которого недоброжелатели называли Александром Четвертым, был тираническим. В отличие от большевистского тоталитаризма власть адмирала носила умеренно авторитарный характер, с ограниченной (но неотмененной) свободой слова и многопартийностью. Не стоит забывать, что советская власть была двухпартийной менее года, до июля 1918-го, когда в правительство помимо коммунистов входили левые эсеры, а в последующем заключала кратковременные военные союзы с анархистами (главным образом с Нестором Махно), которые все без исключения сама и нарушала.

Важно и отрицательное отношение не только самого Колчака, но и его правительства к репрессиям. Хандорин подчеркивает, что ни одного приказа о взятии заложников за подписью верховного правителя не выходило. Более того, когда генерал Розанов и командир 2-й чехословацкой дивизии полковник Крейчий опубликовали приказы о взятии заложников при подавлении Енисейского восстания и в полосе Транссибирской магистрали, то они были отменены министром юстиции и комитетом по обеспечению законности и порядка соответственно.

Тем не менее адмирал проиграл. В этой связи автор справедливо указывает, что причина поражения Белого движения заключалась в том, что «оно не смогло увлечь за собой большинство народа». В частности, контрреволюционеры в отличие от большевиков недооценивали броские популистские лозунги, а также в силу «своих высоких понятий о нравственности не считали возможным для себя увлекать народ заведомо ложными обещаниями».

Думается, была еще одна причина. Хотя Колчак сразу после прихода к власти и заявил, что «я не пойду ни по пути реакции, ни по гибельному пути партийности», он, привлекая во властные структуры представителей различных партий, тем самым невольно ввел их и в процесс государственного строительства. Если учитывать, что отечественная партийная традиция в это время насчитывала всего несколько десятилетий (включая нелегальный период для радикальных партий), то ни о какой политической культуре в данном случае нельзя говорить. А вот дестабилизирующие государственный аппарат внутрипартийные дрязги и не всегда здоровую межпартийную конкуренцию они привнесли. Все-таки партия происходит от латинского слова pars – часть. А ведь даже совокупность частей не гарантирует, что они образуют целое. Как разбитая, а затем склеенная ваза.