Вадим Алексеев
Вильям Бруй в своем кафе в Париже. Вот что делает с людьми парижский воздух.
Фото автора
-Вильям, в 1965 году вы первым из ленинградских художников выставили свои абстрактные литографии официально, в галерее Союза художников.
═
– В Питере я профессионально работал десять лет, с 60-го года по 70-й. В лавке художников Вера Федоровна Матюх, ученица Петрова-Водкина сказала: «Товарищи! Я знаю Вильяма, он не будет работать иначе. Давайте решим, это профессионально или нет? Если да, тогда почему мы не можем это выставить?» И они выставили мои «Сефероты», круглые шароподобные вещи, которые, если на них правильно посмотреть, были одновременно шаром и плоскостью. В моей голове застряло учение Малевича, где говорилось, что любая плоскость, чистый лист бумаги – уже произведение, уже мир. Поставите точку карандашом, и возникнет целая система миров.
Два года у меня был специальный каббалистический режим в ателье в Доме политкаторжан, два раза в неделю я голодал в строжайшей аскезе и видел черт знает чего, никаких наркотиков не надо! Эти несколько лет повлияли очень сильно на мои работы, появилось стремление зайти за ту черту, в зазеркалье.
═
– Вы стали и первым художником, официально из России уехавшим в Израиль.
═
– Я не хотел навсегда уезжать из России, хотел поехать в Иерусалим, увидеть деда, пойти по святым местам. Хотел поднатореть в Израиле в тонкостях религиозных практик, но прикоснулся к каббале и отскочил, потому что понял: если я этим займусь – то прощай, картины, прощай, люди.
═
– Правда, что ваша мастерская находилась в доме, где бывал Иисус Христос?
═
– Деди Колик, тогдашний мэр Иерусалима, меня шикарно принял и дал мне под расписку помещение под ателье. Помещение оказалось ни больше ни меньше как на Сионской горе, в доме, где жил богатый человек, который устраивал у себя шабаты с Иисусом Христом. Он торговал с римлянами и устраивал у себя тусовки на манер римских. Весь дом принадлежал этому человеку, на первом этаже был знаменитый вход в гробницу Давида, очень важное место для религиозных евреев, все они приезжают туда молиться, но есть и очень важная для ислама керамическая вставка, откуда якобы начинается путь в Мекку. И наш знаменитый Иисус из Назарета в течение нескольких лет приходил к нему на каждый шабат и проповедовал. Все тексты, которые есть в Евангелии, он произнес там, в огромной каменной комнате с двумя уровнями на втором этаже.
С восьми утра до трех дня она была открыта, сторожа уходили, и я мог из своей мастерской проходить туда, дверь не закрывалась. Там был подиум, половина комнаты была сантиметров на восемьдесят выше другой, на ней когда-то все и возлегали, как на древних римских картинах. Некоторые говорят, что это миф, никакой Иисус Христос туда не приходил и ничего там не происходило. Но я читал этот мессаж, когда часами сидел там на полу в одиночестве. В этом сидении был потрясающий момент откровения. За полгода я переродился полностью и уехал из Иерусалима другим человеком.
═
– Почему же вы решили перебраться в Париж?
═
– Я отрицал сионистскую идею с религиозной точки зрения. Сами евреи, сионисты и религиозники – друг другу первые враги в Израиле. Этого я терпеть не мог и решил уехать. Дал интервью знаменитому журналисту Джеймсу Ферону из «Нью-Йорк таймс» и объяснил, что уезжаю из Израиля из-за политизированной жизни, с которой я не согласен. Я хотел в Лондон, но хватило денег только на билет в Париж. С женой и двумя ревущими детьми – одному полтора года, другому два месяца. И в тот же день, что я уехал из Палестины, масса газет перепечатала рассказ «Таймс» о моем там пребывании.
Я приехал в Париж в конце апреля 71-го, пошел на почту до востребования, где на меня вывалилась куча писем, которые меня давно ждали. Оказывается, в газете написали, что я еду в Париж. И одним из откликнувшихся был человек, написавший обо мне статью в журнале «Арт ньюз», Джошуа Рубинштейн. Он был проездом в Париже, мы с ним встретились, он у меня сразу купил какую-то гравюру, кто-то еще что-то, а через полтора месяца я снова жил в отеле. В отеле всегда можно жить годами, мне прислали деньги из Америки – тогда 100 долларов были большие деньги, как сейчас 500 евро. На эту бумажку все боялись смотреть! Тут раздался звонок от человека по имени Том Гесс, директора журнала «Арт ньюз»: «Вильям, я приехал в Париж и назначаю вам встречу в баре отеля «Ритц». Я английский знал плохо, и он сказал при встрече: «У меня есть один русский друг, который поможет нам переводить». Выходит элегантный, с усиками, человек из тридцатых годов. Мы обедаем в отеле «Ритц», к нам подходит высокая, статная дама. «Знакомьтесь, Татьяна!» Она сразу на меня смотрит с большой симпатией, я почувствовал в ее взгляде сильный и одобрительный ко мне импульс. Мы забыли про Тома Гесса, который сидел и скучал, и говорили по-русски. Это были Татьяна Яковлева и Алекс Либерман. Алекс много лет был художественным директором журнала «Вог».
═
– Татьяна Яковлева – последняя любовь Маяковского, Алекс – один из самых влиятельных людей в мире моды. Именно они сделали Бродскому Нобелевскую премию.
═
– В июле они всегда приплывали из Нью-Йорка на корабле «Куин Элизабет» на две недели, на показ мод, и сидели в «Ритце» или в «Плазе». Потом каждый раз, когда они приезжали, они меня вызывали, я с ними проводил две недели, они ехали в Италию и возвращались обратно на пару дней. Так продолжалось несколько лет. А тогда они меня немедленно пригласили на обед к Сюзанн Люминг, которая была директрисой у «Кристиан Диор», в шикарную двухэтажную квартиру. Позвали буквально назавтра, с папкой работ. Я пришел туда, обед был человек на десять, Алекс и Татьяна, в основном Татьяна, сказали: «Перед нами великий талантливый молодой художник, покупайте его работы!» И все у меня дешево, но купили – это были в основном еще русские гравюры. А потом пришли еще человек двадцать тусовщиков из недосягаемых миров. Потом на меня все шикали и говорили: «Куда ты залез?» Но я никуда не лез, все само произошло. Там я познакомился с леди Ией Абди, знаменитой светской красавицей, работавшей на все разведки мира. Татьяна сказала Ие: «Слушайте, вы помните, как нам было тяжело, когда мы приехали во Францию? Как нам нечего было жрать? Вот он – точно такой же».
═
– Татьяна с Ией взяли над вами шефство?
═
– И заставили шефствовать Сюзанн Люминг, которая знала всю парижскую интеллектуальную элиту. Сюзанн приглашала меня на показы «Кристиана Диора» для пятидесяти человек – тогда не было таких показов, как сейчас, это был междусобойчик для мультимиллионеров, при каждом доме были свои модели, три-четыре барышни. В это время от них уже отпочковался совсем молодой Ив Сен-Лоран, но он открылся по-настоящему позже, его коллекция 74-го года на русскую тему была ударной.
Ия продолжала со мной общаться, все время приходила к нам, приглашала в ресторан. Сюзанн Люминг однажды взяла моих детей и привела к только что открывшемуся бутику «Даниэль Эштер» и одела их с ног до головы, выбросив все их вещи в помойку. Я знаю всю правду о них, как они тусовались, что делали и какая тут была жизнь в 20-е годы. Но это другая история. Для меня они не были великие, это были люди, которые понимали мои картины. Для меня любой такой человек – великий, есть у него деньги или нет.
═
– Сейчас Париж – художественная провинция, в начале 70-х там цвела жизнь!
═
– 71-й был очень хороший год, Жорж Помпиду был у власти и поддерживал все искусства, а его жена очень сильно влияла на всякие измы – у них не было установок, что хорошо, что плохо. У Дениз Рене, куда Ия привезла меня с моими работами, была самая крутая галерея. Все французы таскали меня нарасхват. Дина Верни всегда была влиятельная дама по двум причинам. С одной стороны, она была модель многих художников, с другой – участвовала в Сопротивлении. Она выставляла потрясающие вещи Матисса, Кандинского, Ланского, Полякова. Дина обладает потрясающим вкусом – но почему-то у нее появилась слабость к Шемякину. Они друг другу в результате сильно жизнь напортили, начались какие-то драки, когда он наконец приехал в Париж. Про меня они говорили какие-то гадости – будто я шпион засланный. А я всегда себя вел независимо и никого ни о чем не просил. Все шло само, я замечательно продавал работы, а потом гулял по буфету и тратил деньги с невероятной скоростью, за что меня жена в конце концов и выгнала. Пришел к Дине, и она ахнула: «Вы кто?» – «Я русский художник!» – «Как? А я Шемякиным занимаюсь!» Так она везде ходила и говорила, что скоро приедет великий Шемякин, первый русский художник в Париже. Но купила у меня сразу две-три картинки, все мечтала создать свой музей.
═
– В романе «Я хочу твою женщину» Тополь описывает ваши похождения с баронессой Ротшильд, для Лимонова вы – вечный злой гений по части женщин.
═
– У Тополя история визита к баронессе не выдумка, она просто смешана с другими историями и гипертрофирована. Ия Абди привела меня к Лилиан де Ротшильд, а потом пришел ее муж и купил у меня работы. Они стали мне помогать, я не мог уже отказаться от этой помощи, поскольку моя жена «выступила» перед ними вся в слезах. И потом была целая плеяда людей, которые ко мне приходили через нее или через Ию. Я выставлялся в салоне «Александр», где причесывалась мадам Ротшильд. Она попросила и своих друзей заняться мной – те сразу предложили выставляться. Я наклеил картины на картонки и выставил, две-три продал. Когда в 81-м году пришел к власти Миттеран, Ротшильды сами все отдали и уехали из Франции. Но их полно по всему миру, в Англии много, в Америке я познакомился с одним из сыновей Ротшильда, замечательный парень, странный немного – он тоже кучу картин купил! Галерейщики знали, что меня покупают великие люди, чесали себе репу – как это я перескочил через их голову – и люто меня, естественно, ненавидели.
