Неюбилейный вечер

Александр Филиппенко читает Довлатова.
Фото Арсения Несходимова (НГ-фото)

В Центре Мейерхольда отмечали. В самом начале сентября. Ливень был. Вечер темный, холодный, пасмурный. Гости немногословные, нарядные, но частью вымокшие. Александр Филиппенко с огромным зонтом и в уютном теплом клетчатом пиджаке выглядел, прямо скажем, по-булгаковски. Слегка мистическим таким персонажем смотрелся.

В фойе – выставка фотографий о жизни и творчестве Сергея Довлатова возвращала в не так давно минувшую реальность. В другую литературную эпоху. Красивый Довлатов, что ни говори. Высокий, чернобровый, выдающийся. А Эдуард Бояков, который на правах ведущего открывал вечер, подготовленный Международным фондом Сергея Довлатова и театром «Практика», предположил, что еще и религиозный. Довлатов – религиозный писатель. Потому что состояния героев его прозы в основном предельные, хотя слово «Бог» там вроде нигде и не упоминается. Эдуарду Боякову виднее, конечно, он ведь литературовед. В общем, предупредил всех ведущий, мол, хотим избежать опасности уйти в юбилейный вечер: «Чтобы не вышло так, что каждый будет говорить не о писателе, а о себе – просто почитаем Довлатова». И почитали.

Чтецы были разные. И Петр Вайль выходил, и Гоша Куценко, и Татьяна Друбич, и Ингеборга Дапкунайте. У нее всех трогательнее почему-то выходило за довлатовских женщин читать. Прибалтийские тонкости, должно быть. Актрисы с советским прошлым все норовили трагедию сыграть, на разрыв аорты что-нибудь. А у Довлатова все просто. Грустно и просто. Герои сидели на сцене, слова друг другу не передавали, а так и читали по очереди. Было смешно. Потому что довлатовские тексты смешные.

А еще Довлатов не сценичен, ну так нам с фотокором «НГ» показалось. Все предметы, участвующие в постановке, вели себя автономно. Иногда нелепо. А Довлатов любил нелепости. Он их замечал и воспевал. «Он рассказывал не о том, как живут люди, а о том, как они не умеют жить», – заметил Андрей Арьев. Потому что из них, из нелепостей, жизнь в основном и состоит. Так, куб, обклеенный газетными листами, где «Коммерсант» изображал «Советскую Эстонию», то опускался на сцену, то поднимался к потолку. Под ним то исчезал, то появлялся один из участников действа – драматург Иван Вырыпаев. Арбуз огромный на сцене разрезали вроде как невзначай, актриса красивая его из стороны в сторону носила. Разрезали, да так и не съели. По-моему, только Гоше Куценко досталось, он его ел потихоньку, пока до него очередь читать не дошла. То есть арбуз тоже вроде как сам по себе. А может, символ какой глубокий, довлатовский, нелитературоведам непонятный. Потом вдруг часть сцены куда-то вниз, в подземелье, поехала – показалось, случайно. Или задумано так? Задумано. Там стол, стул. Еще какие-то приметы жизни, но так – по минимуму. Вниз смотришь с первого ряда – вроде как тюрьма получается. Камера. Без потолка только. Стены темно-серые, свет тускловатый. Тоже, стало быть, символ. А поверху жизнь продолжается. Евгений Гришковец вышел – отрывок про дедушку Довлатова читать. Смешной-пресмешной. Особенно в исполнении Гришковца.

Завершили все фуршетом. Выпивали как-то не по-довлатовски. Вино там, белое, красное┘ Сок, минералка и прочие несерьезности. А еще книжку на выходе дарили. Книжка увесистая. «Речь без повода, или Колонки редактора» называется. Ранее не изданные материалы в себя включает. Предпринято издание, чтобы прояснить загадку самого популярного и вроде бы самого загадочного, хоть и оголившего свою (да и не только свою) жизнь в прозе с документальной прямотой писателя. Книга про жизнь Довлатова в газете, с предисловиями Петра Вайля и Александра Гениса о том, что «ему там нравилось, но он там не помещался».

Но главное, главное все-таки Эдуард Бояков сказал – не совсем, правда, про Довлатова, все больше о своем, о новой драме то есть. А сказал, что все открытия, которые сейчас новой документальной драматургии приписывают, на самом деле принадлежат Сергею Довлатову. Это он, оказывается, придумал про то, что в литературе – как в жизни, и наоборот.