Бумажный носитель. Книги по истории науки

Книги, подобранные в очередной выпуск «БН», пересекаются по двум параметрам. Во-первых, это книги итоговые (или в отношении научных траекторий индивидуальных авторов, или в отношении научных траекторий целой страны за определенные периоды). Отсюда – второй параметр: это книги по истории науки.

ВСЁ – ПО РАНГУ!

Кудрин Б.И. Через тернии к общей и прикладной ценологии. Основы ценологии, технетики, электрики. Антология публикаций и интервью за 1980–2016 гг. 

– М.: Технетика, 2016. – 542 с., с илл. («Ценологические исследования». Вып. 57/30). 24х17 см. Тираж 500 экз.

Борис Иванович Кудрин – доктор технических наук, профессор Московского энергетического института (Технического университета), в свое время – главный конструктор системы автоматизированного проектирования САПР–Чермет. Автор книг «Античность. Символизм. Технетика» (1995), «Зачем технарю Платон? Постклассическое видение философии техники» (1996), «Постклассическая философия техники» (1997)… Привожу только издания пошлого века – как раз в те годы я впервые познакомился и с самим профессором Кудриным, и с его гипотезой техноценозов.

Стало уже общим местом говорить, что природа едина. Но она действительно, по-видимому, едина – и на гораздо более фундаментальном уровне, чем это нам порой кажется... Распределение рыб в океане и частиц вулканического пепла по весу, городов по населению, семей в США по финансовому состоянию, слов по частоте встречаемости их в речи, ученых по числу публикаций, статей по числу ссылок, галактик в видимой части Вселенной по массам – все подчиняется одному и тому же закону, гиперболическому (Н-распределение; «аш»-распределение).

Мир живет и развивается по гиперболическому закону. Иллюстрация из рецензируемой книги

Исторически этот подход восходит к гиперболическому распределению ученых по продуктивности (закон А. Лотки); частотному и ранговому анализу текстов (закон Ципфа), кумулятивному закону рассеяния публикаций по одной тематике в системе периодических и продолжающихся изданий (закон Брэдфорда) и некоторых других эмпирически обнаруженных зависимостей. Недавно выяснилось, например, что популярность веб-сайтов Интернета так же хорошо описывается немного модифицированным законом Ципфа.

В 70-е годы прошлого века профессор Кудрин сделал следующий шаг в обобщении гиперболических Н-распределений, распространив их на сообщества технических изделий (техноценозы)… И немедленно был причислен к социал-дарвинистам. В 1973 году журнал «Вопросы философии», несмотря на письменные рекомендации Станислава Лема, не принял статью Кудрина к публикации. Техника, технологии, материалы, продукция, отходы, воспринятые и осмысленные как некая целостность, – этого, наверное, показалось мало советским философам. Для обозначения этой целостности как объекта изучения Кудрин вводит понятие – технетика.

Любопытно, что сам Борис Кудрин обнаружил проявление закона Н-распределения, изучая распределение электродвигателей крупных металлургических комбинатов по типоразмерам (по видам). «Для меня важно следующее, – подчеркивает он. – Если отойти от техноценоза и вспомнить, что 120 тыс. электродвигателей, установленных на Магнитке, образуют достаточно правильную видовую кривую Н-распределения и что эти двигатели устанавливались там на протяжении 70 лет тысячами и тысячами инженеров, работавших независимо друг от друга, живших в разное время, в разных городах и даже странах, то возникает вопрос о механизме порождения строго определенной структуры, о механизме самоорганизации. Ведь создана система, где при установке каждого ее элемента никто из создателей даже и не предполагал необходимости выстраивания всей массы двигателей по кривой Н-распределения (не предполагал этого и создатель «Евгения Онегина», идеально выстроивший слова по повторяемости в пределах им же определенного и используемого словаря). Но точно такая же кривая устойчиво наблюдается и в биоценозах (впрочем, лишь там, где воздействие человека еще не привело к царству одуванчиков – при сильном антропогенном воздействии кривая нарушается)».

Однако предложенный им подход оказался чрезвычайно мощным средством исследования ценозов любой природы – не только техноценозов, но и социума, например. «Своей главной научной заслугой считает формулировку третьей (после первой Ньютона–Максвелла и второй Эйнштейна–Бора) постнеклассической научной ценологической картины мира, которая объясняет общность структуры физических, биологических, технических, информационных и социальных ценозов», – отмечается в издательском CV профессора Бориса Кудрина.

Основные вехи и вешки на этом пути и составили этот – почти энциклопедического формата и уж точно энциклопедического содержания – том.

ОТ ПЛАВНИКОВ ДО КРЫЛЬЕВ

Чайковский Ю.В. Заключительные мысли.

– М.: Т-во научных изданий КМК, 2016. – 175 с., 9 илл., предметный указатель. 

20х14,5 см. Тираж 300 экз.

Эта скромная по объему книжка чрезвычайно многопланова. Из аннотации: «Автор, эволюционист и историк науки, подводит итог своей деятельности в различных дисциплинах, естественных и социальных. <…> В частности, показано наличие лжи, подчас грубой, в самых разных областях науки, преподавания и пропаганды, включая церковную».

Очень сложная, логически выверенная, структура книги. (Чайковский, например, использует шесть вариантов шрифтов; каждый имеет свое значение, то есть несет определенный смысл и дополнительную информацию.)

Постоянная перекличка, переадресация – вперед по тексту или назад, к прочитанному, – текст как инструмент исследования. Вроде микроскопа или телескопа… «Мои способности не в математике, а в поиске и анализе текстов, стараюсь всюду, где можно, опираться на уже готовый аппарат», – подчеркивает автор.

Юрий Чайковский описывает опыт создания им нескольких теоретических аппаратов (восемь, если быть точным) в самых далеких друг от друга, казалось бы, областях исследований. Вот названия некоторых глав из книги: 

«К пониманию биологической эволюции» (больше всего достается дарвинизму и принципу естественного отбора, ЕО). Процитировав Дарвина: «Я полагаю, можно доказать, что в природе действует такая непогрешимая сила – естественный отбор», – Чайковский пишет: «Однако никаких попыток доказать это ни он, ни его сподвижники не сделали; зато, старея, Дарвин все чаще упоминал ЕО как реальное природное явление, словно искомое доказательство получено. А его последователи входили в науку, уже уверенные, что ЕО доказан Дарвином. Гипотеза, ставшая аксиомой…»;

«К пониманию алеатики» (алеатика – наука о случайности; не путать с теорией вероятности, которая, по Чайковскому, лишь частный случай алеатики). Кстати, к разговору о кудринской кривой Н-распределения из предыдущей книжки в нашем обзоре. «Редкие крупные события в основной массе аттестуются как невозможные, что удобно при планировании, но ведет к трагедиям, на что постоянно указывает Борис Иванович Кудрин, автор технетики, – отмечает Чайковский. – Именно Кудрин побудил меня писать книгу о случайности и, отнюдь не будучи богатым, дважды издал ее за свой счет в годы нашего общего безденежья»;

«На каких языках? И насколько наука национальна?» (про «геномику и вообще nanoscience… там царят работы-однодневки, не знающий английского их не читает, а через четверть века не будет читать никто, кроме двух-трех историков науки»);

«Развилки истории» (здесь речь – о диатропике). «…Главный смысл диатропики не в указаниях на факты разнообразия, а в выявлении его закономерностей… Простой пример из биологии: во всех классах позвоночных наблюдается независимая эволюция конечностей – от плавников до крыльев. Объяснить этот параллелизм отбором невозможно»…

К чему клонит автор? Как мне кажется, ему, как и любому нормальному (не в куновском и не в гауссовом смысле) ученому, хочется только одного: аргументированного – пусть и отрицательного – отклика, комментария, обсуждения по существу. То, что называется – «научная полемика». Увы, циклопическая информационная лавина превратила такой способ приближения к истине почти в экзотику…

РУССКАЯ НАУКА – ПРОЕКТ ЗАКРЫТ?

Судьба проекта «Русская наука». 1916–1920 (К 100-летию Комиссии по изданию сборника «Русская наука»): Статьи и документы / Отв. ред. чл.-корреспондент РАН Ю.М. Батурин; ред.-сост. В.М. Орёл, Г.И. Смагина.

 – СПб.; М.: Перо, 2016. – 848 с. 20,8х14,5 см. Тираж 500 экз.

Помню, еще в середине 1990-х годов тогдашний президент Российской академии наук Юрий Осипов на одном из общих собраний РАН обратился к коллегам-академикам с призывом создать «Белую книгу российской науки». Мол, надо наглядно показать обществу реальные достижения науки, пользуясь которыми общество и развивается (пытается развиваться). Проект с «Белой книгой» так и не был осуществлен. Но вот в октябре 2016 года неожиданно завершился аналогичный проект, начавшийся, правда, ровно 100 лет назад. Недаром говорят: «В России надо жить долго, чтобы получить признание при жизни». История такова…

2 мая 1916 года. Товарищ министра народного просвещения В.Т. Шевяков обращается с письмом к вице-президенту Академии наук: «Препровождая при сем Вашему Превосходительству копию письма Великобританского посла в Петроград от 13 (26) минувшего марта на имя г. министра народного просвещения по вопросу об установлении более тесных сношений между английскими и русскими учеными, покорнейше прошу Вас внести настоящий вопрос на обсуждение Императорской академии наук в одном из ближайших заседаний Конференции для выяснения тех мер, которые при содействии Императорской академии наук, а также других ученых учреждений Империи, могли бы быть приняты Министерством в видах создания прочной базы сотрудничества и взаимной поддержки деятелей обеих дружественных наций на научном поприще».

Оцените стиль царской бюрократии и смысл письма: Министерство народного просвещения обращается в Академию наук с просьбой о методической помощи. В современной России такое почти невозможно представить.

И уже 9 мая Академия откликается: «Положено образовать Комиссию из членов трех Отделений, по одному от каждого Отделения, под председательством Непременного секретаря». Очень быстро означенная Комиссия (стиль – заразная штука!) приходит к идее подготовить коллективную монографию по истории русской науки, аналогично изданному во Франции в 1915 году коллективному труду «La Science Francaise». Цель была одновременно и сугубо прикладная, и геополитическая: укрепить взаимопонимание между союзническими державами в Первой мировой войне.

Непосредственная подготовка сборника началась в Петрограде в январе 1917 года. Был составлен предварительный план работ, достигнуты договоренности с авторами и определены сроки окончания работ – сначала 1 января, затем 1 мая 1918 года.

Сборник должен был открываться общим предисловием и состоять из трех разделов. Первый раздел – науки богословские и философские, второй – физико-математические, третий – гуманитарные. Каждый раздел должен был состоять из очерков по отдельным специальностям. Очерков планировалось около 70, общий объем всего издания – 100 печатных листов (!) в двух томах.

Академик С.А. Лаппо-Данилевский. Фото из рецензируемой книги

К работе над этим капитальным трудом были привлечены более 80 специалистов по разным областям знания. Главным вдохновителем и организатором издания был историк, академик Александр Сергеевич Лаппо-Данилевский (1863–1919). «Я ясно вижу, как через всю научную работу русских ученых, в какой бы области они ни работали, проходит одно настроение, одно чувство, одна мысль: их работа связывается с жизнью, с тем, что мы в России зовем идеею…» – так отзывался о специфических чертах русских ученых Лаппо-Данилевский. Увы, после его кончины работа над сборником приостановилась и, несмотря на старания академиков Сергея Федоровича Ольденбурга и Владимира Ивановича Вернадского, не была завершена. Но многие очерки, которые должны были составить сборник, были завершены в оговоренные сроки, и за них даже выплачены гонорары. Некоторые из них потом были даже опубликованы, но в разнобой и чаще всего в малодоступных специальных изданиях. (Эта библиография приведена в книге.)

100-летний юбилей проекта «Русская наука» – хороший повод наконец-то иметь обстоятельный обзор истории русской науки до Великой Октябрьской социалистической революции и чуть-чуть сразу после нее. Усилиями сотрудников Института истории естествознания и техники им. С.И. Вавилова РАН проект «Русская наука» получил свое логическое завершение. Впрочем, научный коллектив, готовивший этот том к публикации, надеется, что где-то в архивах им еще удастся найти некоторые рукописи. «Из 25 очерков, о готовности которых известно по архивным документам, не удалось обнаружить 7, – отмечают составители. – И, несмотря на то, что, кажется, мы посмотрели все возможное, мы не оставляем надежды в будущем какой-то из них еще обнаружить. В итоге в книге печатаются 17 очерков, из них три публикуются впервые». Еще одну рукопись («Семитическая филология») автор академик П.К. Коковцов (1861–1942) в свое время запретил публиковать и разорвал. Такая, разорванная надвое, она и хранится в Архиве РАН.

Работа проделана огромная и кропотливая (особо надо отметить редакторов-составителей Владимира Михайловича Орла, увы, не дожившего до выхода книги, и Галину Ивановну Смагину). Для непрофессионалов сборник «Русская наука» – чтение захватывающее; для профессиональных историков науки – бонус: это еще и незаменимый в работе источник.

ЛЕТОПИСЬ АКАДЕМИИ

Материалы к истории Академии наук СССР за советские годы (1917–1947) / Под ред. академика С.И. Вавилова.

– М.; Л.: Изд-во Ан СССР, 1950. – 616 с., 7 цв. вкл. 26,5 х 17,5 см. Тираж 500 экз.

Умберто Эко в одной из своих работ проницательно заметил: «Практические списки являются своеобразным выражением формы, поскольку сообщают единство набору предметов, которые сами по себе могут значительно отличаться друг от друга, но в рамках списка подвержены влиянию контекстуального давления – в том смысле, что их взаимосвязь установлена простым фактом их нахождения в одном месте или их принадлежностью к единой цели определенного проекта». (Откровения молодого романиста / Умберто Эко. – М.: АСТ: CORPUS, 2013.)

Вот и этот капитальный томина в благородном темно-бордовом академическом коленкоре абсолютно прост и банален по своей «конструкции» – летопись, день за днем, Академии наук за 30 лет. И недаром редактор, академик Сергей Иванович Вавилов,подчеркивает во вступлении к тому: «Советская наука становится все более доступной для масс, стремится к наибольшей простоте изложения и к распространению своих итогов среди широких кругов нашего народа».

Подчиняясь законам алеатики (то есть случайным образом; см. выше: Чайковский Ю.В. Заключительные мысли), несколько выхваченных из летописи дат.

1919. «18 января. Общее Собрание <…> решило внести следующие изменения во внутреннем строе Академии: <…> 4) ввести предельный возраст для занятия академического кресла действительными членами – 70 лет, с сохранением после этих лет за ними прав и содержания».

1928. «16 мая. В речи на VIII Всесоюзном съезде ВЛКСМ И.В. Сталин сказал: «Овладеть наукой, выковать новые кадры большевиков-специалистов по всем отраслям знаний, учиться, учиться, учиться упорнейшим образом – такова теперь задача».

1932. «25 марта. Постановление СНК СССР и ЦК ВКП(б) о постройке в двухлетний срок в 27 городах СССР домов для научных работников»…

Чтение этого списка неминуемо и порождает то контекстуальное давление, о котором пишет Умберто Эко.