Леонид Костюков Михаил Кукин. Коньковская школа. - М.: Издательство Н. Филимонова, 2005, 92 с.
Константин Гадаев. Опыт счастья. - М.: Издательство Н. Филимонова, 2005, 106 с.
Игорь Федоров. Стихи Игоря Федорова. - М.: Издательство Н. Филимонова, 2005, 88 с.
Перед нами три поэтические книги, изданные в одной серии. Авторы декларируют себя как школу (направление). Обычно за подобными декларациями стоит либо чисто политическая акция совершенно разных поэтов, либо (как в случае куртуазных маньеристов) некий "общак", куда товарищи по партии скидывают специально написанные стихи. Здесь - иначе. У представителей "коньковской школы" и впрямь есть что-то общее. Что именно?
Сказать "поколение", "мировоззрение" - слишком мало. На то и существует преображение слова в поэзии, чтобы совершенно по-разному преломлять один и тот же смысл. Сказать "стилистическая близость" было бы неверно. Стиль, как походка и тембр голоса, у самостоятельного поэта строго индивидуален. Рискну предположить, что верный ответ находится где-то возле категории жанра.
Нет, действительно, элегия, ода, гимн - тут ведь идет речь о некоторой интенции автора. Допустим, что за лирическими произведениями встает довольно разветвленная система жанров, названия которых еще просто не устоялись. Вот жалоба на жизнь. Вот комментарий. Вот ободрение. А Кукин, Гадаев и Федоров разрабатывают другую, вполне определенную и немодную область высказывания. Попробуем эту область вкратце обрисовать.
Во-первых, абсолютный позитив. Жить стоит вообще, в частности - здесь и сейчас, в частности - ежедневно. Авторы "коньковской школы" обладают своеобразным секретом зрения, в результате которого буквально каждая деталь Божьего мира (вплоть до мелких и примитивных) становится аргументом в пользу осмысленности целого. Видимо, находя свое место. Близкий аналог - речь Господа в Книге Иова. Метафора тут работает как перевернутое коромысло, то есть если, скажем, лист похож на бабочку, то это возвышает и бабочку, и лист.
Во-вторых, абсолютность позитива становится у "коньковцев" чем-то противоположным оптимизму, бодрости, интонации марша. Оптимизм - это вера в то, что будет хорошо. Твердая или истеричная. Завтра не будет дождя! точно! сто пудов! Но жить-то стоит вне зависимости от погоды. Поэтому оптимизм здесь не актуален. Каждый поэт находит свой ракурс бессмертия. Тут ракурс коллективный и примерно такой - мир настолько прекрасен, что его вряд ли всерьез испортит наше увядание, старение и смерть.
Наиболее полно это счастье покоя выражено в книге Михаила Кукина. Может быть, за счет того, что он чуть старше коллег по школе, - как бы настояно на звездочку больше. Лирический герой Кукина знает, как успеть не спеша. При нем всегда - по Пастернаку - "минута свободы". Он скорее расслаблен, чем сосредоточен. Поэтому вовсю работает периферическое зрение. Пытаясь найти девиз "коньковской ноты", я набрел на гадаевское "О, если б мог я, хоть отчасти, \ им передать тот опыт счастья, \ каким живет душа моя, \ спасаясь от небытия┘". А уже потом (клянусь гонораром!) обратил внимание на заглавие книги - "Опыт счастья". Именно так. Мы понемножку привыкли к тому, что поэт делится с нами неврастенией, мизантропией, тягой к смерти. Писатель - развернутым опытом неудачи. Критик - отвращением и брезгливостью. Мы научились видеть во всем этом смысл и называть это культурой. Обсуждая со своей подругой, умной образованной женщиной, самоубийство дальнего знакомого, я услышал такую отповедь: "Ты не в курсе современной европейской философии, тебе этого не понять". Но зачем мне быть в курсе философии, ведущей в петлю, - проклятый вопрос.
Гадаев, как и Кукин, последовательно пытается сообщить нам опыт счастья, поделиться не секундами ослепительного сверкания, а способом добычи света из картинки нормальной яркости. Федоров дает скорее опыт преодоления - и процесс, и итог. Его палитра настроений шире, чем у Гадаева и Кукина, но эта широта привычнее для глаза и уха любителя современной поэзии.
Наверное, надо сказать, что стихи всех трех представленных авторов изящны, стройны и чисты по звуку. Наверное. Сказали. С одной стороны, это подразумевается по умолчанию. С другой, этим в Москве никого не удивишь. Однако, без мастерства все важное, сказанное выше, протекло бы сквозь страницы. Речь бы шла о человеческих документах, а не о поэтическом факте.
Что еще? Жить можно и даже нужно.
