Рубцы и шрамы

Учитель и ученик. Советская школа... Фото Андрея Щербака-Жукова

Всякий средневековый китайский поэт, да и просто приличный человек, хоть раз в жизни непременно должен был побывать в ссылке. Если, как ни старался, не ссылали, китайский человек уходил в добровольное отшельничество. Лежа на желательно старой циновке, глядя на звезды сквозь дырявую кровлю какой-нибудь лачуги в состоянии «цзуй», достигаемом через употребление дорогущей и очень крепкой рисовой водки «Маотайцзу», писали они грустные философские стихи.

Вирус предоставил нам возможность для подобного длительного созерцания звезд, имя ей – удаленка и самоизоляция. Евгений Гришковец воспользовался такой возможностью с пользой, покопавшись в памяти и оформив найденное в цепочку из восьми объемных рассказов. «Яркость таких особенных воспоминаний совсем не зависит от значения событий, с ними связанных. Часто это воспоминания о чем-то совсем незначительном, никому, кроме тебя, не запомнившемся, возможно, о какой-то ерунде, о которой ты никому никогда не говорил... особо яркие воспоминания могут быть связаны и с огромными для тебя событиями», – предуведомляет нас автор-мнемоник. И приводит пример: запах платка матери, в который укутали ребенка и который никак не снимался после прогулки в детском саду. «Вдохнув через мамин платок тот запах, я ощутил, что мое сердце наполнилось и вот-вот разорвется от невыносимой любви, от тоски и страшной силы чувства покинутости...» – и проч. Этот известный ход называется эмоциональный шантаж, когда работает сам материал, без всяких усилий автора: описания потерявшихся котиков, голодных сирот и тому подобного, что гарантированно вызовет отклик даже в самой черствой душе. Такого от Гришковца ожидать было трудно, все-таки моряк, на Тихоокеанском флоте служил, в Арктику путешествовал…

Подростковые воспоминания полны дерзости и самолюбования: «Просто я был разговорчив, много читал и любил блеснуть эрудицией на темы, не связанные со школьной программой. Классный руководитель считал меня человеком способным, но выскочкой и лентяем...» Какие-то коленкоровые пиджаки, переживания из-за того, что немодно, по сравнению с провинциальными мажорами, выглядело как стыд от первого умничанья без понимания значения слов. Расковыривание тинейджерских ссадин и болячек, процесс которого Гришковец решил выставить на всеобщее обозрение. Воспоминания далее старшей школы в сборник не вошли. Можно прибавить что-нибудь о слабом и ограниченном мотиве к высказыванию, о простоватом литературном вкусе и неотточенности стиля, но Гришковца мы любим не за его воспоминания.

Евгений Гришковец. Узелки.– М.: КоЛибри, Азбука-Аттикус, 2020. – 340 с.

Ну и сам Гришковец, в сущности, в норме. Воспоминания о детстве и отрочестве у каждого здравого человека базируются на подобных узелках, словно на заржавелых механических игрушках. Найдешь на даче заводной советский луноход без ключика, и давай вспоминать: как был рад, когда купили, деда с бабушкой, детское ощущение таинственных подмосковных летних сумерек со звенящим гулом Ту-154, что взлетел из Внуково… Вкус крыжовенного компота: куст – вот он, сорт старый, и тебя переживет, но именно такого больше никто не сварит никогда-никогда… И не знаешь, радоваться от всего этого, или печалиться, и приходишь к выводу, что лучше бы не находил, что всему свое время.