На пути к вечности

В России трепетно живется. Александр Трифонов. У нас в Братеево. 2024

Константин Кедров, если воспользоваться его же строкой, «человек-поэзия», то есть фигура кентаврического плана.

человек-проза пишет стихи

человек-поэзия ничего 

не пишет

пишет нечеловек-поэзия

не стихи не прозу –

себя

Вот такое заострение: ничего не пишет! И в самом деле: он не пишет, он осуществляется. Ибо многие тексты Кедрова, с которыми мы встречаемся в его книгах или иных пространствах, производят впечатление самосозданных:

Части речи

как части тела

вот стою

перед вами гол

я не существительное –

глагол

В поэтической программе по имени Кедров происходят удивительные свертывания культурных пластов до тончайшей пластинки (можете назвать ее флeшкой или каким еще словом эпохи нано).

Предположим:

Когда Ахилл догонит черепаху

Он ей подарит череп свой

вот черепаха череп мой

он панцирь твой

о черепаха

Когда свой щит расколет

 Ахиллес

луна на небе превратится 

в месяц

но возродится ровно 

через месяц

когда свой щит находит 

Ахиллес

Итак, получена флeшка, теперь вставляем ее в наш мысленный разъем, и вот перед нами уже разворачивается вся картина, весь, так сказать, «список кораблей», может быть только до половины прочитанный. Не разворачивается?.. Ну что ж, сбой программы, нет нужной настройки, несовпадение стандартов... Это в принципе как и с предшественниками Кедрова – Пушкиным или Лермонтовым, Блоком или Белым. Если нет такой настройки, то конвенция проблематична.

Поэзия – это же величайший обман, иллюзия. «Возвышающий», правда! То есть мы каким-то обманным путем, иллюзорным, контрабандным постигаем некие невероятные вещи, вроде вот тех, что происходили с Ахиллесом или с Гамлетом, с Улиссом, Дон Кихотом...

Но на самом деле поэт, чтобы свернуть такие огромные культурные пласты до степени нано, он ими должен обладать, должен быть набит как многогигабайтный жесткий диск. В случае с Кедровым не приходится сомневаться, что это так. В его эссеистике мы попадаем в лабиринт культурных переплетений и взаимодействий. Здесь все переговариваются со всеми: писатели и их герои, философы и их категории! Но постепенно из эссеистики поэт-философ смещается в сторону полилогов, где он вступает в оживленные беседы с Лобачевским и Хлебниковым, Эйнштейном, Минковским, Тютчевым, Риманом, Пикассо... Выясняются важные вопросы времени и пространства, прямизны и кривизны, полетности и приземленности.

«У поэта нет биографии – только вечность», – утверждает Кедров в эссе о Хлебникове.

В конечном счете мир, созданный поэтом, в абсолютном смысле принадлежит вечности. Хотя, конечно, можно складывать и биографии поэтов. Но Константин Кедров верен предназначению, он ищет и находит такие формы взаимодействия с мыслезёмом (воспользуемся хлебниковским словом), которые выводят его к действительно довольно рискованным кручам и обрывам времени.

Поэт слушает тишину как особый род звучания. И именно поэтому он способен дирижировать тишиной.

Здесь я хочу сказать, что Константин Кедров – не еще один поэт или один из поэтов, а единственный, создающий поэтическую систему и даже несколько систем. Если мы возьмем такие его объемные вещи, как «Бесконечная», «Допотопное Евангелие», «Невеста лохматая света», «Компьютер любви», «Ре-мир», «Портант», «Гамма тел Гамлета», «Фиалкиада», то увидим целый спектр поэтических возможностей, создать который под силу какому-нибудь «коллективу поэтов». Между тем перед нами один и тот же автор, который каждый раз выворачивается из самого себя, наращивая новую поэтическую кожу.

После ухода из земного существования изумительной Елены Кацюбы – жены, подруги, соратницы – Константин создает серию необычных поэм из прорифмованных двустиший и катренов, в которых память о Елене оживляет все, чем они жили эти совместные годы, десятилетия… Это слои поэзии, философии, литературы, искусства в самом широком смысле. Поэт сложных поэтико-философских концепций, Кедров открывает здесь возможности «неслыханной простоты»:

Слова в стихи не вмещаются

И в динозавров превращаются

Луч прилучается к лучу

И я опять к тебе лечу

На это есть своя причина

Не догорай луча лучина

Когда-нибудь договорю

Но все равно не догорю

Стиха живого соразмерность

Античность 

это современность

В стихе рифмованном 

в верлибре

Трепещут крылышки колибри

В стихах магическая тяга

Легка как белочка-летяга

В России трепетно живется

Но остается что поется

Это очень странное явление

Удалось воздвигнуть 

это здание

Мирозданье как 

стихотворение

И стихотворенье – мироздание

Ощущение, что это не написано, а выдохнуто. Выдох человека-поэзии.