И весь он в песне

Рильке был так очарован Россией, что даже обустроил свой дом в Германии на манер русской избы.  Леонид Пастернак. Портрет Райнера Марии Рильке. 1928

ЧАСТЬ 1

I

Воздвиглось древо. 

О произрастанье!

Орфей поет. О древа чистый 

звук!

И смолкло все, но даже 

и в молчанье

Знак нового начала ясен вдруг.

И звери потянулись вдруг 

из чащи,

Где хвороста и лавра аромат,

Они не из коварства все 

молчат,

И не из страха – послушанье 

слаще.

И рык, и рев казались 

их сердцам

Ничтожными. На месте, 

где вначале

Стояла хижина, приют 

для ланей,

Убежище темнейших 

их желаний,

Где только ветхие столбы 

дрожали,

Из звука для зверей ты создал 

храм.

III

Всесилен Бог. Но как – 

ему вослед –

Пройдем сквозь лиру мы – 

в разладах вечных?

Там, где скрещенье двух путей 

сердечных,

Для Аполлона храма больше 

нет.

Та песнь, которой учишь ты, – 

не зов,

К недостижимой истине 

дорога.

Песнь – бытие. Оно легко 

для Бога.

Как с нами быть? Когда, в конце 

концов,

Направит он и звезды к нам, 

и землю?

Твоей любви – о мальчик – 

колдовство –

Ничто. И гласу, что уста рвет, 

внемли.

Что воспевал, забудь. Пройдет 

любовь.

Песнь истины – другое ничего,

Как ветерок. И Бог. И ветер 

вновь.

IV

О вы, нежные, ваше дыханье

Вас разделяет, как межа;

Неуловимое щек колыханье

Соединяет вас снова, дрожа.

Как вы блаженны, как вы святы;

В ваших сердцах – начало грозы.

Лук ваш натянут, и стрелы 

крылаты;

Вечной улыбкой – блеск тихой 

слезы.

Ваша печаль пусть покинет 

взоры,

Тяжесть земную отдайте 

назад;

Как тяжелы и моря, и горы.

Эти деревья сажали вы, дети;

Тяжестью древней они вам 

простят.

Есть еще воздух… Есть еще 

ветер…

V

Не ставьте ему памятник. 

Пусть роза

Цветет ему на счастье каждый 

год.

Ведь он – Орфей. Его метамор

фоза –

Вот здесь и здесь. Не нужно нам 

забот

Об именах иных. И весь он 

в песне.

Уйдет он – и придет издалека.

И – разве мы не знаем – 

он воскреснет,

Вновь проступив сквозь 

чашечку цветка.

О, как ему исчезнуть навсегда!

Когда б его страшил уход 

из мира!

Пока слова доносятся сюда,

Душа к границам бытия 

взлетела.

Его не тяготит решетка лиры.

Он слушает, переходя пределы.

VI

Разве он здешний? – Этот 

счастливый

Житель двух царств, 

воспитавших певца.

Склоняет зеленые ветви ивы

Тот, кто корни постиг 

до конца.

Если идете вы спать, 

не кладите

Хлеба для мертвых и молока; –

Он, заклинатель темных 

событий,

Видит сквозь веки и облака

Их появление в каждом приюте.

Как чародей ворожит 

на руте –

Видно ему, как с высоких 

вершин.

Время картину разрушить 

бессильно;

Голос из комнат, голос 

могильный

Пряжку прославит, кольцо 

и кувшин.

VII

Слава – вот слово! Певец 

безоглядный

Возник, как руда, из земных 

глубин.

Сердце его – бренный пресс 

виноградный

Одного из нескончаемых вин.

Пыль обратит в зеленые 

листья;

Голос божественный трогает 

прах,

Мир будет зреть виноградной 

кистью

В его беспредельных южных 

садах.

Только никогда царских склепов 

гнили

Не оболгать его славы – или

Тень на него падет от богов.

И держит в руках вечный 

посланник

И замогильных просторов 

странник

Чаши, полные славных плодов.

VIII

В царстве Славы нимфа 

молодая

Плачет над потоком горьких 

слез.

Наши низверженья наблюдая, –

Там священный высится утес

С алтарем и царскими 

вратами.

На рассвете крылья распростер

Кроткий нрав над хрупкими 

плечами

Самой юной из лесных сестер.

Радость знает; долго мучит 

Жажда;

Жалоба по-детски не однажды

Роковые перечтет известья…

Но внезапно, странно – 

и навзрыд

Держит наших голосов 

созвездья

В небе, что дыханьем 

не смутит.

IX

Темные лиры стволы

Взявший, став тенью, –

Вечной достоин хвалы

И прославленья.

Тот лишь, кто с мертвыми 

мак

Вместе вкушает,

Звук свой тишайший никак

Не потеряет.

Пусть отраженье в прудах

Меркнет все чаще,

Мчится от нас.

Знай: лишь в загробных мирах

Вечно звучащий

Слышится глас.

X

Вас – о которых душа 

грустит –

Славлю, античные саркофаги,

Полные быстро текущей 

римской влаги,

Что, как песнь бродяги, 

журчит.

Или те, что открыты, словно 

глаза

У пастухов, проснувшихся рано;

Там внутри лишь покой и лоза,

Свищут рои мотыльков там 

странно.

Итак, сорвав сомнений 

печать,

Славлю уста, открытые снова,

Что давно умеют молчать.

Что мы узнаем, друзья, в конце?

Медленный час созидает слово,

Оно дрожит в каждом лице.

XI

Разве нет созвездья Всадник 

в небе?

Или странно в нас оно живет,

Как земная гордость, – жалкий 

жребий?

Ту, что его гонит, он несет.

Может, так же, загнанно 

и кротко,

Жилы бытия стучат в окно.

Пусть и поворот. И мчится 

лодка.

В новых далях станут два – 

одно.

Так ли? Или, может быть, 

не диво

В том, что новый путь едва ль 

возник?

Стол почти неотличим 

от ивы.

Если связи звездные – обман;

Наше счастье – верить 

краткий миг

Очертаньям, что плывут 

в туман.

XII

Слава духу, что связать нас 

смог;

Без него мы в очертаньях 

тонем.

Мелкий шаг часов от нас 

не гоним,

Только настоящий день далек.

Мы не знаем жизни нашей цену,

Нас скрывает ночи темнота.

Лишь антенны чувствуют 

антенны,

Даль по-прежнему пуста…

В чистом напряжении мелодий

Верим снисходительной 

природе,

Что взрыхляет музыкой поля.

И напрасно ждет крестьянин 

летом:

Урожая скудные приметы

Дарит своевольная земля.

XIII

Яблоки, и груши, и бананы,

И крыжовник… Словно некий 

знак,

Жизнь и смерть застыли 

безымянно…

На устах ребенка их очаг.

Он вкушает их – и, вместо 

слов,

Движутся медлительные соки,

И сокровищ дальние потоки

Разрывают плоть земных 

плодов.

То, что смеем яблоком 

мы звать, –

Эту сладость: вот она 

сгустилась,

Вот во вкус тихонько 

превратилась,

Чтобы ясной и прозрачной 

стать.

О двузначность солнечной 

долины:

Опыт, чувство, радость – 

исполины!

XV

Ждите… Вкусно… И бегство – 

вот-вот.

…Тихая музыка, топот, 

жужжанье:

Дев онемевших горит дыханье,

В танце мучительном 

кружится плод!

Можно ль забыть этих дев 

апельсина?

Тонут в себе, беззащитно 

кружась;

В сладкой осаде гибнут 

бессильно,

В новую веру к нам обратясь.

Может, уносит их теплая 

роща.

Может, ветер родной овевает.

Они без покровов сгорят от 

стыда.

Запах лучистый – запах 

полощет,

С чашей чистой союз 

заключает,

С соком, что счастье несет 

сюда!

XVI

Ты – мой друг – одинок пока…

Словами и жестами 

постепенно

Мы овладеваем Вселенной,

Начав со слабейшего ее куска.

Запах нащупать впотьмах – 

редкий дар.

Ты силы грозные ощущаешь,

Многих мертвых в лицо 

узнаешь,

Когда от злых убегаешь чар.

Смотри – прошла пути 

половина.

Вот часть труда: окинь 

ее взглядом,

Знай – помочь тебе тяжело. 

Не надо

Сажать меня в сердце. Расту 

быстрей.

Скажу я, за руку схватив 

господина:

Это Исав в шкуре своей.

XVII

К нижнему старцу с круч,

Ежеминутней:

Корень, о спрятанный ключ,

Нет бесприютней.

Шлем и рожок из туч,

Чары и плутни,

Воинов гнев могуч,

Жены как лютни.

Ветви гудят в груди,

Нет им свободы:

Только взойди, взойди…

Ропот ветвей угас.

Верхнего старца глас

Трогает своды.

XVIII

Боже, слышишь ли ты

Грозные речи?

Новые там мосты

Строят предтечи.

Наших ушей не жаль.

Ярость напрасна.

Слава тебе, деталь,

Как ты прекрасна!

Видишь: машина.

Мчится она и мстит,

Нам не поможет щит.

Вся наша сила – в ней,

Кружится без страстей,

Словно пучина.

XIX

Мир наш стремит свой полет,

Как тучи – к вершине.

Все, что свершилось, – падет

К первопричине.

Как перемены пути

Чужды и сиры!

Может, нас песнь спасет

Бога и лиры.

Темные страсти – во мгле,

Любви таинственен час,

И смерть не открыла для нас

Смысл сокровенный.

Только лишь песнь о земле –

Праздник блаженный.

XX

Прими, о Боже, меня в свою 

сень.

Не ты ли слушать учил меня?

Я вспомнил забытый весенний 

день,

И вечер в России, и коня…

Белый конь из деревни явился 

к нам,

Сорвал он привязь – 

о торжество!

Одиноко ночью бежал по лугам,

Дрожал локон гривы его.

И ветер его развевал в ночи,

И в галопе скованном мчал;

Как били крови свободной 

ключи!

Конечно, он даль ощущал!

Он пел и слушал – сказаний круг

В нем замкнут. Тебе его взгляд 

и звук.

XXI

Весна наступила. Земля сырая –

Дитя, что учит стих 

наизусть.

Часто-часто его повторяя,

Платит за долгих учений 

грусть.

Суров был учитель. И белый 

иней –

От бороды его до ног.

Теперь он стал зеленый и синий.

Рада она, что знает урок.

Земля свободная, играй 

счастливо

С детьми. Мы скоро тебя 

поймаем,

В веселые сети скорее лезь!

Учитель всему научил вас, ивы,

И в ваших корнях растет с 

каждым маем

Тяжких стволов весенняя песнь!

XXII

Все мы бегущие.

Но судьбы тихий шаг

Всех унесет во мрак,

В вечно грядущее.

Вечно летящее

Скоро пройдет – и нет…

Лишь настоящее

Будет как свет.

Юноши, пусть ваш дух

Все постояннее

Света ищет исток.

Будет одно из двух:

С тьмою – сияние,

С книгой – цветок.

XXIII

Тот, чей чудный полет

Ввысь направляет воля, –

В чистом небесном поле

Будет один средь высот.

Мчась из земной юдоли,

Словно счастливый снаряд,

Воле небесной без боли

Он покориться рад.

Но роковое «куда»

Выросших аппаратов

Гордость юнца сразит.

Рухнет победно тогда

Любимец дальних пассатов,

Гость одиноких орбит.

XXIV

Что же нам делать с нашей 

древней дружбой с богами?

Имени Бога нет на нашем 

штандарте,

Сталь закаляем, но священное 

пламя

Ищем, забыв, наощупь где-то 

на карте.

Наших могучих друзей, тех, 

что мертвых уносят,

Уж не затронут новой судьбы 

колеса.

Даже, спеша на обед и мчась 

на дальние плесы,

Божьих посланцев обгоним – 

они пощады просят.

Верим друг в друга мы, а не 

в предсказанья Кассандры,

Только неведом нам часто 

помощник верный.

Наши прямые дороги – совсем 

не Меандры,

Пламя котлов паровых – 

отчистит от скверны.

То поднимает, то опускает 

громадный молот;

Мы как пловцы без сил. 

Нас окружает холод.

XXV

Только тебя, унесенную, вижу, –

Словно цветок 

с непридуманным именем сник.

Кажется мне – подступает все 

ближе и ближе

В детские недра души 

замерзающей крик.

О танцовщица! – Бронзой 

внезапной в день вешний

Кто изваял юное забытье!

Слышишь, как музыкой сфер 

в печали нездешней

Падает звук в сердце немое 

твое?

Рядом болезнь. Уже обессилена 

тенью

Юная кровь – как мимолетное 

подозренье –

Только весне исцеляющей 

юности верь…

Снова и снова сердца свет 

мерцал по-земному,

Чтоб ускользнуть навстречу 

весеннему грому

В безутешно открытую дверь.

XXVI

Ты – о, божественный – звук 

утерял свой всечасный,

Стаю презренных менад 

повстречав средь полей;

Крик их прервал повеленьем 

ты – о прекрасный, –

И восставала игра из обломков 

камней.

К сладкому пенью лиры твоей 

никто не глух…

В яростной битве 

как трудно им

лиру разрушить.

Острые камни, летевшие 

в душу,

Стали послушны тебе 

и обратились в слух.

Вот уж глава разбита, в очах – 

смерти печать,

Но пребывает звук еще во львах 

и в утесах;

В рощах и птицах твоим 

отголоскам звучать.

Боже исчезнувший! 

О, нескончаемый след!

Ты был разорван – но нас 

ведешь, словно посох…

Слушаем мы – уста звучат 

природе в ответ.

ЧАСТЬ 2

I

Вдох и выдох – как незримый 

стих! –

И мира перемена.

Возвращенье – противовес 

миров моих,

И мой ритм – как морская 

пена.

Я – спокойное море

С единственною волной;

В этом сжатом пространстве 

легко, не споря

С глубиной.

Сколько этих пространств, 

сколько таинственных глубин

Внутри меня. Этот ветер –

Словно мой сын.

Ты узнал меня, ветер? Ты мною 

наполнен.

Гонишь ты в свои сети

Слов моих листья и волны.

II

Как иногда у мастера 

в спешке

Лист вырывает истинный 

штрих –

Так очертанья девичьей 

усмешки

Зеркало прячет в глубинах 

своих; –

То в одинокой утренней тьме,

То в суетливости 

света-прислуги...

К подлинным лицам, дрожащим 

в испуге,

Отблеск летит в зыбкой 

кайме.

Эти глаза вбирали когда-то

Долгое тленье сажи каминной:

Взгляды живые – о, горечь 

потери!

Этой земли кто помнит 

утраты?

Может, звучанье лиры 

старинной

Земнорожденных тайны 

поверит…

III

О зеркала – мудрецам 

не открыта

Непостижимая ваша суть.

Словно через отверстия сита,

Вас наполняет времени муть.

Зрителям залов пустых – 

беспечно

Вам в темноту падать, 

как в лес…

И люстры войдут в вас 

восьмиконечно

Сквозь неприступность всех 

завес.

Часто вы – подобье картин.

В вас миражей струятся 

потоки,

Робко вы прячетесь 

без причин.

Образ красавицы в вас повис,

Ему не исчезнуть, пока сквозь 

щеки

Не прорастет ароматный 

нарцисс.

VI

Роза – о царственность – 

ты для древних веками

Чашей казалась с краем 

простым.

Но лепестков мириадой 

встаешь перед нами;

Смысл твой туманный 

неисчислим.

В роскоши цвета светишь, 

как роза вокруг ризы;

Блеск не понять, ясный без слов;

И лепестки шелестят 

воплощеньем девиза,

Что отрицает всякий покров.

Твой аромат – призыв вековой;

Он пробуждает нежное имя;

Воздух – как славой – полнит 

собой.

Нас забытье охватило, слабеет 

память…

Только любви словами глухими

Час драгоценный дано нам 

обрамить…

VII

Вы – о цветы – словно руки, 

что вяжут букеты

(Девушек разных времен 

и стран);

Вы на садовом столе 

распростерлись летом,

Изнемогая от нежных ран;

Долго вам ждать воды – 

воскрешенья страдальцев,

Что одержимы смертью, – 

и вот

Вам восставать меж полюсов 

струящихся пальцев

И предвкушать мгновенных 

щедрот;

Вы ощущаете их в новом 

обличье –

Медленно вас охладит кувшин;

Словно исповедь – отдаете 

тепло девичье,

Что отлетит, как грехи 

перед всепрощеньем,

Связь возвестив ваших 

скорбных кончин

С теми, кто вам обязан 

недолгим цветеньем.

Перевод с немецкого Бориса Скуратова

Публикация Елены Рудницкой