Декабрист до декабря

Вяземский хвалу и клевету в свой адрес принимал равнодушно.  Орест Кипренский. Портрет князя Петра Андреевича Вяземского. 1835. Музей А.С. Пушкина, СПб

Что содержится в переписке, точнее, в наиболее полном ее варианте, поскольку ряд писем издавались и комментировались и ранее? Первое. Исторические сведения с сопровождающим справочным аппаратом; так, вспоминая свое участие в польских делах, Вяземский подмечает, что Мицкевич желал независимости Польши «естественно и инстинктивно», а вот Александр I, ее предоставивший, «искусственно, умозрительно, как честный идеолог». Второе. Яркие психологические характеристики упоминаемых лиц прошлого и настоящего. Третье. Оценки того, что ныне происходит, причем поражающие язвительной меткостью обрисовки участников текущих событий в общественной и литературной жизни; в этом плане можно сказать, что Вяземский «перебуренил» самого Виктора Буренина (1841–1926), одного из ядовитейших критиков своего времени. Четвертое. Меткие афоризмы, присущие неповторимой манере Вяземского; к примеру, такой: «Я не охотник подчевать (так в тексте письма. – И.З.) горчицею после ужина». Пятое. Всеобщий интерес вызывают анекдоты (обращение к ним прощал своему родственнику Николай Карамзин, их не терпевший) и их расшифровка – ради только этого переписка читается с неослабевающим интересом.

Все это просматривается и в известных «Записных книжках» князя, читающихся практически – как и письма – безотрывно, но письма полнее окрашены личностной ориентированностью на внимательного адресата и все-таки ведущего русского архивиста, часто переспрашивающего и уточняющего, о ком и о чем речь, а также в какой форме это следует преподносить в выпускаемом им издании.

В лапидарной заметке «От составителя» отмечено, что Вяземский был старше Бартенева на 37 лет – время всей жизни Пушкина. Выше всяких похвал комментарии и указатели к тому, что порадовало бы переписывающихся: в их диалоге проблемы обеспечения детальной достоверности сведений уделялось немалое внимание. Характерно, что Вяземский не на жизнь, а на смерть вел борьбу с опечатками, приведено такое его замечание в письме от 20.12.1868: «Опечатки есть род неуважения перед публикой… Надобно являться перед нею в галстухе, с застегнутым гульфиком в штанах и так далее». Переписка изобиловала взаимными уточнениями и даже извинениями, оба адресата признавали при этом, что печатать документы надо вовремя и по делу, а не ради сенсации. Неумелых же архивистов князь припечатал следующим афоризмом: «Вы, господа собиратели, делаетесь нередко совирателями, благодаря легковерию». Остается добавить, что число таких «собирателей/совирателей» не уменьшается…

Итак, первое письмо Вяземскому от 27.03.1865 отправлено Бартеневым из Ниццы, ответ на него выслан из села Грязи Липецкой губернии (поныне город и крупная ж.д. станция). Последнее послание от него отправлено 25.05.1887 из немецкого города-курорта Гамбурга, а его адресатом – из Москвы 03.12.1877; оно так и не было прочитано.

Меткость наблюдений и язвительность суждений присущи рассмотрению многих сюжетов переписки. Так, в нескольких письмах октября 1876 года Вяземский предостерегает Бартенева не очаровываться Парижем, где можно найти семь пятниц на неделе, семь языков во рту (злая критика на тамошнюю печать), даже семь чудес света – но семи мудрецов так и не отыскивается. Он сравнивает столицу Франции с «проносным лекарством» (на нашем языке касторкой) и при этом замечает, что восторженное излишество русского чувства в похвалах – «одно из худших излишеств». Переписку в целом пронизывает мысль об органическом сочетании русского и европейского начал для успешного развития империи, ее культуры и литературы – и, главное, без указанных излишеств. Примечательно при этом его характеристика славянофильства как плода, выхоженного «в чужой теплице» – той «теплице», чувства вынужденного и тягостного пребывания в которой Вяземский выражал в письмах Бартеневу постоянно. Доставалось и западникам, тому же Виссариону Белинскому, не говоря уже о современниках позднего Вяземского.

Литературное наследство. Т. 114: Переписка П.А. Вяземского и П.И. Бартенева (1865–1877) / Сост., подг. текста, вступ. ст. и комм. Л.И. Соболева.– М.: ИМЛИ РАН, 2024. – 704 с.

Опубликованные в томе некрологи – некое издательское новшество; они были помещены в газетах консервативного и либерального направления, но соотношение похвал и порицаний в тех и других было примерно одинаковым, только в первых газетные и журнальные авторы ругали молодого, а в других – зрелого Вяземского. Едва ли не обязательно при этом вспоминалась такая особенность его характера, ухваченная Пушкиным, как сочетание «простодушия с язвительной улыбкой». Не помешали бы, на наш взгляд, и несколько некрологов Бартеневу, достойному собеседнику князя, но…

Характер покойника в некрологах описан обстоятельно и почти любовно. Примечателен, к примеру, некролог Михаила Стасюлевича (1826–1911), человека либеральных воззрений. В этом некрологе, в частности, говорится о том, как князь, этот «декабрист до декабря», который приобрел репутацию непреклонного консерватора (переписка показывает, что то и другое неправильно), собрал у себя общество для прочтения некой пьесы, содержавшей клевету на критиков существующего строя. Были и либералы – Вяземский ведь отличался избирательностью на умных людей независимо от их политических предпочтений, но клевета вызывала отторжение даже у консерваторов. Князь вышел из положения, прибегнув к присущей ему самоиронии: извините-де, отдал повару для кушанья, сам не попробовав.

Вяземский, по совету позднего Пушкина, хвалу и клевету в свой адрес принимал равнодушно. В письме от 26.07.1875 он утверждал: «На веку моем так меня и ругали, и хвалили, что я давно обстрелян и медом обмазан. Ничто уже не берет». Но прегрешений против истины он при этом никак не признавал.

Побуждением к детальному знакомству с перепиской можно считать то, что еще до 1917 года общее внимание привлекали 12 томов собрания сочинений Вяземского, включая ряд его писем к Бартеневу; издания и переиздания его «Записных книжек», особенно 1929 года с комментариями одного из наиболее талантливых литературоведов Лидии Гинзбург (1902–1990), рельефно выявившей в предисловии и комментариях их уникальность как памятника русской мысли; сборник стихотворений в «Библиотеке поэта». Дополнительным побуждением является соучастие автора данной рецензии в написании статьи в энциклопедию «Русская философия», в которой, в частности, было выявлено, что князь был знаком с идеями коммунизма и призывал бороться с ними не цензурными запретами, а «с опорой на свободное развитие общественных начал» – было и такое! Остается заметить, что политические позиции Вяземского как «либерального консерватора» – это не оксюморон, а характеристика, впервые примененная Пушкиным и завершенная Петром Струве (1870–1944), подчеркнувшим, что такие взгляды вошли в обоснование идейной программы партии «Народная свобода».

«Независимая газета» еще четверть века тому назад (02.11.2000) писала о том, то Вяземский читается с «удовольствием и пользой»; подчеркивалось, что это касается также его эпистолярия, который рекомендовался особо. Это действительно так, вследствие чего данную рекомендацию нелишне подтвердить. Тем более что вышедший 114-й том «Литературного наследства» можно охарактеризовать такими чертами, как полная обстоятельность и некоторые новшества. Переписку Вяземского и Бартенева (лучше наоборот: молодой архивист первым рискнул написать незаурядному мыслителю и человеку с нелегким характером) в этом плане можно оценить как личностно окрашенный источник по истории культуры недавнего для адресатов прошлого, по политической современности и в целом по циркуляции идей в России.