0
13134
Газета Интернет-версия

02.10.2013 00:01:00

«Святая Русь» в кольце врагов

Роман Багдасаров

Об авторе: Роман Владимирович Багдасаров – культуролог.

Тэги: рпц, патриарх кирилл, святая русь


рпц, патриарх кирилл, святая русь Концепция «народа-богоносца» обладает чудовищной изолирующей силой. Фото Reuters

Доктрина «Святой Руси» как якобы единого народа, разделенного границами стран СНГ, которую усиленно пропагандируют Патриарх Кирилл и его окружение, привлекательна для части властной элиты России. Однако в долгосрочной перспективе она является причиной, из-за которой «русское православие» никогда не станет мировым религиозным брендом.

От богоизбранного народа к богоизбранной империи

В культурологии доктрины, подобные «Святой Руси», называются мессианскими. Их смысл точно выражает крылатый эпитет Федора Достоевского о «народе-богоносце». Представление о богоизбранном народе не является чем-то внешним по отношению к историческому христианству, оно содержится в Библии. Другой вопрос, насколько сочетается эта ветхозаветная установка с претензией христианства быть общечеловеческой религией… Скверно сочетается.

Проблема заключается в попытке соединять несоединимое – идею всемирной миссии и конкретной богоизбранности, которой наделен Израиль, народ Божий, в Священном Писании. В Новом Завете мы не найдем однозначных указаний на христианство как на религию для всего человечества. Мы не найдем там и человечества в привычном понимании этого слова. Проповедь Христа не была изначально обращена ко всему человечеству. Проповедь апостола Павла тоже не была обращена ко всему человечеству. Адресат, к коему обращались первые проповедники Евангелия, обозначался как новый народ Божий, новый Израиль, который должен заменить прежний, «отпавший от Бога».

Учение о «новом народе» постепенно приобретало все более глобальный смысл, разрастаясь до пределов ойкумены – обитаемой суши, известной греко-римской культуре. В итоге концепция Нового Израиля слилась с концепцией Второго Рима и воплощением в Восточно-Римской империи (Византии) образа Царства Божия. Иных путей распространения христианской идеи, кроме как через последовательное отождествление Церкви с «новым народом Божиим», а затем Римской империи – с «Царством Божиим», в ту эпоху не существовало. Из представления о Новом Израиле развились все формы христианской ортодоксии, от византийского избранничества до староверческих согласий и диспенсационализма (буквального прочтения Библии). Из установления единых законов для всей территории империи – гуманистическое мировоззрение.

Доктрина «Святой Руси» далеко не уникальна. Освящение этничности происходило в Средние века всюду, где христианская религия официально принималась суверенной государственной властью. Ранее всего – в Армении, практически одновременно – в Восточном Риме (Византии), что, разумеется, оказало гораздо большее влияние на ойкумену.

Ромейство (христианизированное эллинство плюс римскость) было воспринято как новая «богоизбранность». Деление на эллинов и варваров, свойственное античности, теперь выглядело как деление на христиан (ромеев) и язычников. В отличие от древнего эллинства христианское ромейство обозначало не принадлежность к полисной демократии и другим атрибутам эллинистического мира, а именно ортодоксальность (православие) в связке с верностью имперской традиции.

Архимандрит Тихон (Шевкунов) в фильме «Гибель империи. Византийский урок» касается национализма византийцев. Однако он утверждает, что подобный настрой проявил себя лишь на закате существования Восточного Рима. На самом деле «Новый Израиль» изначально был инкорпорирован в империю-Церковь. Если иметь в виду предназначение Церкви, а не политическую выгоду, имперский национализм ничем не лучше национализма этнического.

Представления греков о себе как о Новом Израиле прямо выражены в «Тактике» Льва VI Мудрого (886–912). Ромеи – избранный народ, призванный приводить к Богу язычников и иноверцев и внушать страх врагам Христа. Война с ними – священный долг ромеев, исполнять который они идут, молясь перед битвой о прощении грехов и испрашивая у Бога победу. Лев обращается не просто к армии, а к вооруженному народу, своим подданным и согражданам, призывая пролить кровь за родину и веру. Будущее православного царства представлялось в трех видах: рабство, потеря веры либо война против всего мира, оставившего православие и открыто враждебного империи. Ромеи выбрали последнее. Император Константин VII Порфироносный декларирует непререкаемое превосходство всего ромейского над всем чужеземным. По мнению византиниста Э. Арвейлер, Константин возродил универсалистскую римскую идею о праве «избранного народа» повелевать ойкуменой, дал богословское обоснование «ромейскому расизму». Единомыслие и твердый порядок внутри империи он связывает с единоязычием, «ромейское устроение» рассматривает как естественное, Божие, а потому – идеальное. Сам Господь сохраняет империю, а ее столица находится под особым покровительством Богородицы.

Знак равенства между Церковью и новым народом Божиим ставили и более мелкие этноконфессиональные государства (государство франков, Армения, Болгария, Сербия). В армянских хрониках периодически встречаются сетования о том, что армян, новый народ Божий, постигло несчастье, и они теперь тоже истощены, как некогда древний Израиль.

По-другому не бывает. Такова плата за богоизбранность. Все пророчества Ветхого Завета, адресованные Израилю, в полной мере переносятся на новый народ Божий. С другой стороны, именно представления о собственной «израильскости» препятствовали успешному развитию христианской миссии в государствах-Церквах, поскольку христианизация с их стороны закономерно воспринималась как завоевание.

Даниил Андреев в «Розе мира» точно передает ощущение ветхозаветной спеси христианских народов: «Народ, возомнивший себя мессией, а все остальное человечество – блуждающим во тьме, обрекает себя на одно из двух: или на трагедию разрушения своей исторической цитадели (вспомним опять-таки еврейство), или на бесплодное кипение и выкипание в самом себе, в тех самых границах, которые он счел броней против великих культурных и этических соблазнов: вспомним Византию. Давно уже осознан и выражен тот факт, что всякий народ, несущий в мир, как говорил Достоевский, новое слово, ощущает свое избранничество. Но это избранничество – не единственно, и всякое самообольщение на этот счет грозит катастрофой».

«Русскость» и православие

Момент крещения Руси был со смиренной гордостью осознан как превращение Руси в Новый Израиль. «Да никто же дерзнет рещи яко ненавидими Богом есмы! Да не будет. Кого ботако Бог любит, якожены возлюбил есть? Кого тако почел есть, якожены прославил есть и вознесл? Никогоже», – утверждают авторы Лаврентьевской летописи.

Самое примечательное в процитированном отрывке даже не крайняя точка самовосхваления – мол, никого Бог так не любит, а бодрое опровержение богооставленности: «Да никто не дерзнет сказать, что мы ненавидимы Богом». Заглядывая за текст, становится ясно, что древнерусские книжники испытывали подозрения в божественной неприязни к своей земле.

Вера в богоизбранность превратилась в дежурное утешение после распада Киевской державы, во время пребывания в составе улуса Золотой Орды и в период возвышения Москвы. Она проходит сквозь все летописные тексты Древней Руси, через все основополагающие документы Московского царства. Это наглядно показывает в своих исследованиях, публикуемых начиная с 1992 года, российский историк Игорь Данилевский.

Сочетание «русскости» и ортодоксальности не способно породить ничего, что выглядело бы привлекательным для других народов.	Фото Арсения Несходимова (НГ-фото)
Сочетание «русскости» и ортодоксальности не способно породить ничего, что выглядело бы привлекательным для других народов. Фото Арсения Несходимова (НГ-фото)

Разрастание Церкви происходило за счет этнорелигиозной ассимиляции народов, их присоединения не столько к православной, сколько к «русской» вере. Попытки создавать собственные версии православия другими этносами, входившими в орбиту Руси, не приветствовались церковно-княжеской властью. Достаточно вспомнить ее прохладность по отношению к зырянской азбуке, изобретенной святителем Стефаном Пермским, которая вслед за его смертью была предана забвению.

Язычники должны были становиться христианами не сами по себе, а по мере их приобщения к русскому этнорелигиозному конгломерату, некоему «этносу на вырост», или суперэтносу, в терминологии авторов «Русской доктрины». Подданные русского царя (князя) могли оставаться мордвой или татарами, но обязаны были исповедовать «русскую веру». Когда спикер РПЦ протоиерей Всеволод Чаплин отрицает, что прилагательное «русская» в названии РПЦ является этнонимом (см. «НГР» от 04.09.13), он старательно обходит тот факт, что в Российской империи православие служило частью механизма ассимиляции. Для Церкви – придатка государства архиважно быть не просто православной, а «русской православной» Церковью.

В итоге получилось ни то ни се. Религиозная категория «православие» и этническая категория «русскость» на протяжении всей истории нашей страны соперничают друг с другом.

Слово «русский» (как в Московском царстве, так и в Российской империи) несло в себе не столько этническое наполнение, сколько верноподданическо-религиозное. Русский – это православный, лояльный самодержцу прихожанин главенствующей синодальной Церкви. Старовер или «сектант» (молоканин, к примеру) не мог считаться полноценным православным, следовательно, не мог быть и полноценным русским. Лев Толстой до отлучения от Церкви – русский, после отлучения – «не очень»…

Конечно, «русскость» мутировала вдогонку за европейским пониманием нации, национальности, народности и так далее, но не настолько, чтобы измениться кардинально. Не сформировалось ни ясно выраженной этнической «русскости», ни строгой, независимой от зигзагов государственной политики ортодоксии.

Русская религиозная мысль, начиная со «Слова о законе и благодати» митрополита Илариона (XI век), никак не могла дозреть до универсально-христианской, оставаясь в плену понятий Ветхого Завета. Когда мы разделяем радость Илариона о новокрещеной Руси, стоит внимательно прислушаться, где он ставит акценты, а их два: 1) Русь заняла место древнего Израиля (после падения Константинополя сюда добавится Византия); 2) Господь непосредственно опекает возлюбленную им Русскую землю как никакую другую. Поэтому фундаментом древнерусского богословия долгое время оставалась Толковая Палея – полемика с «жидовином», доказывающая ущербность прежнего народа Божия. Надо четко понимать, что и Патриарх Никон (XVII век), приступив к строительству Нового Иерусалима, создавал не копию Палестины, а ее идеал – среду обитания «истинного», русского «Израиля».

Природу «ветхозаветного христианства» описывает Даниил Андреев: «После победы над поляками в 1612 году народ русский вырос в собственных глазах в некоего исполина, в единственный народ Божий на земле; недалеко уже было и до той температуры кипения, которая порождает пары столь бурные, что они в конце концов взрывают сосуд национально-государственного бытия, как это случилось однажды с народом еврейским. Когда читаешь творения протопопа Аввакума или знакомишься с эсхатологическими упованиями других учителей раскола, этот православно-русский мессианизм ударяет в наш, к счастью, уже невосприимчивый ум с такою силой, что от этих писаний отшатываешься с чувством, похожим на то ощущение, которое заставляет нас отдернуть руку из-под стоградусной паровой струи».

Скрепа изоляционизма

Болезнью «ветхозаветности», как указывалось выше, переболели многие Церкви. Однако, поскольку в Европе так и не удалось создать единой христианской империи, архетип «Нового Израиля» стал естественным образом ассоциироваться не с народом-государством (как в Византии), а с собственно духовной организацией, Церковью, имеющей верующих среди разных народов, образующих многополярный христианский мир. Отсюда ясно, почему католичество всегда вызывало у иерархов Российской Церкви такую ненависть, почему РПЦ до сих пор страшится визита Папы Римского.

Концепция Нового Израиля, «народа-богоносца» обладает чудовищной изолирующей силой. Это особенно очевидно при взгляде на коммунистический период, когда она ослабла. Именно в статусе СССР наша страна приобретает максимальное влияние на мировые процессы, такое, какого не имела Российская империя. И это при том, что государство Романовых никогда не было столь глухо изолировано по линии внешних границ, как Советский Союз.

Усиление позиций СССР произошло за счет разрыва с любой религиозной или этнической конкретикой (в плане государственной нации). Коммунистические идеи носили интернациональный характер, не будучи привязаны ни к каким «традиционным» основаниям. Они мыслились как нечто объединяющее все народы независимо от религии, цвета кожи и места проживания.

Консолидирующий потенциал христианской миссии, нереализованный из-за концепции «богоизбранного народа», был активирован коммунистическими идеологами. Интернационализм и солидарность трудящихся являлись классовым эквивалентом слов апостола Павла о том, что во Христе «нет ни эллина, ни иудея» (Кол 3:11). Была создана квазихристианская этика.

При этом тезис о «богоизбранности» русских возродился в новом контексте вместе с тостом после победы Сталина, которого современные шовинисты открыто называют «спасителем Святой Руси». «Избранность» русских в Советском Союзе была связана с возрождением великодержавного шовинизма, этнонационализма и антисемитизма, наиболее последовательно проявивших себя в деятельности так называемой Русской партии.

Русское избранничество внутри советскости стало неким аналогом политического герметизма, выраженного в негласной, но действенной дискриминации при вербовке в спецслужбы, силовые структуры, при поступлении в ряд вузов и так далее. Эта «тайная доктрина» служила главным препятствием, из-за которого единая советская нация так и не сложилась.

Пока бренд «русскости» сулит хотя бы малейшую выгоду, РПЦ не откажется от него. Единственное, что может заставить ее отойти от мессианства «Святой Руси», – отказ российского государства от политики изоляционизма. Ведь русское православие является последней и самой надежной его скрепой.

Усиление русского православия в 2000-е годы сопровождалось ростом изоляционистских настроений в обществе и авторитаризма во власти. Сегодня РПЦ становится точкой сборки для насаждения «русскости» как шовинистической идеологии. Также РПЦ объявляется «хранителем» языковых и культурных «традиций».

Роль «цербера» российской культуры, которую играет Московский Патриархат, ведет доверившуюся ей часть общества к различным формам культурного аутизма. Русская православная идентичность исторически предполагала только два статуса – «доминацию» или «гонимость». Но и то и другое одинаково расходится с правовой природой Российской Федерации, светского, многонационального государства.

Эти качества нашего государства не удовлетворяют тех, кто привык пользоваться архетипом «народа-богоносца». Претензия русского православия на идеологическое господство должна быть вытеснена за рамки любых публичных дискуссий, как оттуда были некогда вытеснены вопросы о целесообразности фашистской диктатуры или выгодах расизма.


Комментарии для элемента не найдены.

Читайте также


Номенклатура следующего хозяина Белого дома будет антикитайской

Номенклатура следующего хозяина Белого дома будет антикитайской

Владимир Скосырев

Проводниками внешней политики, вероятно, станут чиновники, считающие  КНР угрозой для США

0
2418
Ни у кого нет полной картины рынка труда. Даже у ЦБ

Ни у кого нет полной картины рынка труда. Даже у ЦБ

Анастасия Башкатова

Центробанк усомнился в данных рекрутинговых компаний

0
2877
Картофель россиянам привезут из дружественных стран

Картофель россиянам привезут из дружественных стран

Ольга Соловьева

Кабмин выделит 30 миллиардов рублей на субсидирование льготных кредитов для аграриев

0
2946
Оправдательных приговоров по-прежнему четверть процента

Оправдательных приговоров по-прежнему четверть процента

Екатерина Трифонова

Обвинительный уклон обусловлен требованием стабильности судебных решений

0
2374

Другие новости