Шекспир и выборы

Премьера «Ричарда III», который выходит за две недели до президентских выборов, входит во внутриполитический контекст, не спрашивая на то воли создателей. Историю о том, как «выбирали» короля Англии, как обманом, подкупом и прочими кровавыми злодействами герцог Глостер расчищает себе дорогу к английской короне, поневоле поворачиваешь так и эдак, пытаясь приложить к нашей русской жизни.

Спектакль петербургского режиссера Юрия Бутусова отказывается принимать участие в кампании по выборам президента. Он не хочет отвечать на наши злободневные вопросы. Ну, разве что при большом желании и фантазии можно вообразить, что «Ричард III» пытается предупредить своих зрителей от неверного шага: все-таки наша сегодняшняя жизнь не так страшна, как вот, судя по Шекспиру, складывается порою. Так что от добра добра не ищите, голосуйте за нынешнего президента России. Зная о некоторой истории отношений Владимира Путина с театром «Сатирикон» и лично с Константином Райкиным, такую интерпретацию считаешь вполне возможной и понятной. При наличии сильно развитого политического воображения.

Но историю оборотня в короне из «Ричарда III» не выбросишь. И если спектакль не «про нас», то – про что же тогда?

В интервью по телевизору за несколько часов до премьеры Константин Райкин сказал, что для него сыграть очередного и, быть может, самого страшного среди всех переигранных им злодеев – все равно что в баню сходить. Сыграл Ричарда – и надолго освобождаешься ото всякой скверны и любых недобрых помыслов, не говоря о поступках. Даже не баня, а психотерапевтический сеанс. Для актера. Для публики – история о том, как нелюбовь может исковеркать человека. В спектакле Юрия Бутусова Ричард состоит из одного зла, если зло, как золото, бывает высшей пробы, то именно таким предстает маленький сухорукий горбун, никаких посторонних «добавок». Его уродство – пожалуй, единственное смягчающее обстоятельство, и в этом – старинная, не нынешних времен, неполиткорректность шекспировской трагедии, на сцене «Сатирикона» обращенной в трагифарс (текст звучит в переводе Георгия Бена и Александра Дружинина). Впрочем, злую натуру своего героя Ричард – Райкин объясняет не только и не столько физическими изъянами натуры, – скорее несчастливым детством, в котором маленький герцог был лишен материнской любви. «Трагедия превратностей» становится наглядной иллюстрацией к трудам доктора Фрейда.

«Ричард III», как и прежде поставленный на этой сцене Бутусовым «Макбетт» Эжена Ионеско (с двумя «т» на конце), – спектакль очень красивый и стильный (художник – Александр Шишкин). Меняющиеся половики – от тряпочных до блестящих, из какой-то особой, мягкой фольги, – плоские «манекены» птиц и людей, напоминающие шахматные фигуры, схематично намалеванные, грубо – карандашом или пером – «обозначенные» по краям сцены двери, причем настоящие двери нарочно не соответствуют нарисованным петлям и косякам.

Некоторые сцены буквально завораживают красотой, которая входит в «противофазу» с жестокостью описываемых событий (и этим, быть может, несколько компенсируя естественные ужас и сострадание): брата Кларенса (Максим Аверин) в спектакле не топят в бочке с мальвазией – убийцы просто принимаются наполнять бокалы красноватою жижей и выплескивают ее на Кларенса – белая рубаха одного из претендентов на престол промокает, липнет к телу и в конце концов он падает без чувств. Еще эффектней и страшней выглядит сцена убийства малолетних Ричарда и Эдварда, сыновей Эдварда IV (Тимофей Трибунцев и Яков Ломкин): четверо убийц, одетые в почти что современные плащи и шляпы, с четырех сторон принимаются теребить половик, как будто включаясь в игру двух мальчишек, бегающих друг за дружкой, прыгавших, как на лошадях, на обыкновенных подушках. Ткань вздымается все сильней и сильнее, так что скоро Ричарда и Эдварда уже не видно из-за высоких волн «заштормившей» ткани. В этом половике, среди волн, их убивают и хоронят.

В отличие от «Макбетта» в новом спектакле пока, как кажется, недостает содержания. Удачные этюды, до которых сокращены пространные и, вероятно, невозможные для нынешнего восприятия роли (как, например, роли леди Анны и Маргариты, «отданные» Наталье Вдовиной), даже целые удачно сыгранные роли (невероятно искренний и последовательный в достижении своих карьерных планов Бэкингем Дениса Суханова – этакий карьерист-аристократ) пока не складываются в какую-то одну картину, пусть и мозаичного плана.

Константин Райкин забавен и занятен почти в каждую минуту своего пребывания на сцене. Его Ричард весел и в подлости, творит зло умело и с увлечением, но в его облике отсутствует мощь, он прежде – актер, больше всего его увлекает игра и его способность переиграть всех прочих участников дворцового «театра» плаща и кинжала, но в нем нет ничего, что когда-то Лосев назвал оборотной стороной титанизма. Его Ричард – умник, интриган, выдающийся актер, но не герой.

Райкин изощренно отыгрывает внешнюю несообразность и уродство героя-горбуна. Хотя для него что-то новое в этой области найти было трудно: физическую немощь во всем ее разнообразии не так давно он «отыграл» в хозяине Тодеро, а уродство несоразмерностей еще прежде того сыграл в роли Грегора Замзы. То есть эту тему он практически уже выработал.

Изощренная техника спектакля, ее, если угодно, механика, наличие каких-то приспособлений, предметов и режиссерских выдумок, которыми заняты руки и головы актеров, пока мешают уловить и расслышать содержание. Впрочем, и сам Райкин настаивает, что в его театре спектакли вызревают не сразу. Премьера – не конец спектакля, а только его начало. Что касается Ричарда, заметил Райкин в одном из интервью, то эту роль он еще только надеется сыграть. Может быть, другими словами, но в этом смысле.