Невозвращенец

УЖ КОГО-КОГО, а Эрвина Панофского читателям "EL-НГ" представлять не надо. Два самостоятельных издания за последние два года (это третье), не считая отдельных публикаций советского времени, - достаточный материал, для того чтобы удовлетворить первое любопытство и составить представление о том, что вообще можно ждать от этого автора. Следовательно, можно предположить, что своя аудитория у активно заговорившего по-русски патриарха иконологии уже сложилась - аудитория, состоящая не только из заочных поклонников, но и принципиальных сторонников его трудов. Бесспорно, в их среде новая книга Панофского обречена на успех, поскольку в нее включены самые известные эссе ученого, если угодно, его хиты.

Кое-что уже знакомо отечественному читателю - статьи "История искусства как гуманистическая дисциплина" и "Аббат Сюжер из Сент-Дени" были опубликованы еще в советский период, а теоретическая часть программного текста "Иконография и иконология: введение в изучение искусства Ренессанса" известна академическому сообществу по изложению журнала "Советское искусствознание". Остальное на русский язык переведено впервые - переведено добротно и профессионально. В целом издание выполнено с подчеркнутой корректностью по отношению к англоязычному оригиналу 1957 г., составленному самим автором. Тот же библиографический антураж, тот же подбор иллюстраций, минимум комментаторского вмешательства. Наконец, остроумное оформление переплета репродукцией картины XVIII в. "Галерея Уффици" должно, по-видимому, пробуждать в каждом, кто берет в руки книгу, азарт знаточества и меценатства.

Характерная черта сборника работ корифея науки: помещенные в него статьи следуют друг за другом без видимого хронологического или тематического единства. Сначала общетеоретическое введение и пропедевтические соображения о специфике ренессансной культуры. Тут же - обстоятельный обзор "истории теории человеческих пропорций", начиная с Древнего Египта и заканчивая немецким и итальянским Возрождением. Затем - череда персоналий: вдохновитель готической перестройки собора Сен-Дени аббат Сюжер, Дюрер, Вазари, Тициан, Пуссен. Под занавес, в качестве эпилога, - пространные рассуждения о судьбе искусствоведческого образования в Соединенных Штатах, стране, которая, как известно, приютила преследуемого нацистами Панофского в 1933 г. и всячески способствовала его научному процветанию. Если что и роднит эти разнообразные эссе, так это верность автора иконологической методологии, то есть стремление проследить смысловые трансформации художественных образов в искусстве античности, средневековья, Ренессанса и классицизма.

Несмотря на то что именно этот сборник, как никакое другое русскоязычное издание его работ, богат иконологической спецификой, однако на сей раз я предпочитаю отвлечь внимание читателей от сугубо теоретической подоплеки иконологических штудий Панофского (которая уже обсуждалась в рецензиях на "Ренессанс и ренессансы" и "Idea", см. "EL-НГ" от 04.02.99 и от 30.09.99) и даже от исследовательской конкретики (безусловно, любопытной для всякого, кто интересуется сюжетами классического искусства, но не подлежащей рецензированию). Поскольку только так можно заострить внимание на том, что, как правило, остается за кадром узкокорпоративной дискуссии, но зато прочно укрепляется в обыденном сознании. Подразумевается: на мировоззренческой позиции автора.

Приверженность Панофского искусству и, шире, идеологии Возрождения имеет куда более глубокие основания и куда более далекие следствия, чем просто профессиональная специализация. Для Панофского изучение ренессансной культуры - это опыт идентификации с гуманистической традицией, а с точки зрения социального служения ее некритической репрезентации. В сущности, он никогда этого не скрывал. Ведь нельзя же, в самом деле, считать по-настоящему культурологически мыслящим ученого-историка, который последовательно и эмфатически приписывает гуманистическим ценностям значение ценностей общечеловеческих. Кстати говоря, отсюда проистекает характерная особенность научного мышления Панофского - экстраполяция гуманистической проблематики за пределы собственно Возрождения. Отсюда же - бешеная популярность Панофского в Америке, которая всегда искала подтверждений своей связи с европейской цивилизацией. Однако, как бы Панофский ни хотел уверить своих слушателей во всемирно-историческом значении гуманистической традиции, его итоговые "моралите" не идут далее прекраснодушных утверждений. Ибо, физически покинув нацистскую Германию, Панофский также эмигрировал духовно: окруженный сокровищами музеев Нового Света, он мог себе позволить не замечать, как страшно приходится Европе расплачиваться по векселям гуманизма.