Трюк ради трюка

Павел БРЮН – режиссер, хореограф, музыкант, актер. В 14 лет он пришел в легендарный в 70-е театр пластической драмы Гедрюса Мацкявичюса, потом оказался в «Арсенале» Алексея Козлова, вместе с Валентином Гнеушевым создавал экспериментальные цирковые номера, поныне идущие по всему миру. В 1991 году по предложению создателя и руководителя Cirque du Soleil Ги Лалиберте уехал работать в Канаду арт-директором знаменитой труппы. Два года назад вернулся и сейчас готовится поставить спектакль в российском цирке. О цирке – вопросы корреспондента «НГ» Натальи УВАРОВОЙ.

– У человека, проработавшего 10 лет арт-директором знаменитого Cirque du Soleil, есть ли свои рецепты – с чего начать реформу цирка?

– Прежде всего хорошо было бы понять – зачем мы это делаем, что хотим получить на выходе. В современном мире, когда дети приходят на представление после «Аватара», набирая на айфонах смс- и ммс-сообщения, чем их можно удивить? Тем, что собачка пять раз лает на соответствующую цифру? Пока мы не ответим себе на вопрос – что такое сегодня цирк как вид искусства и на кого он рассчитан, бессмысленны разговоры о методах управления, о том, надо ли передавать стационарные цирки в собственность регионов, нужно ли расформировывать Росгосцирк или нет. Пока все, что я слышу, сводится к тому, что хорошо бы что-то реформировать, ничего не реформируя.

– А цирк разве не может существовать как устойчивая традиция, допустим, как гжель или хохлома? Номера ведь могут традиционно передаваться из поколение в поколение┘

– Может быть и так. Но тогда нужно честно сказать – мы сохраняем такой цирк. Хотя мне кажется, это только одно из направлений. Опыт показывает, что новое – а в цирке оно обязательно должно присутствовать – возникает всегда на стыке искусств. В чем новаторство и успех Cirque du Soleil? У нас принято говорить, что он существует за счет русской школы, русских артистов. Безусловно, это дало что-то, но не главное. А главное, что пространство цирка разомкнулось и впустило в себя цирковые стили со всего мира, впустило музыку, драматическую режиссуру, различные спецэффекты. Традиционный для цирка дивертисмент превратился в драматургию. Главное – появилась идея, и уже под нее приглашались люди. И, кстати, пошли деньги. Российскому цирку, на мой взгляд, нужно выйти из замкнутого пространства.

– Перенять опыт успешных цирков – китайского, Cirque du Soleil?

– Нет, нет. Совершенно не обязательно двигаться в сторону Запада или Востока. Главное – найти свою нишу и в мировом цирковом пространстве, и в системе российской культуры.

Быть может, это звучит парадоксально, но в Cirque du Soleil я ощутил колоссальное сходство в творческом подходе и фундаментальных понятиях с тем, что мы делали в театре Гедрюса Мацкявичуса. Работа там дала мне массу необходимых прикладных навыков и утвердила в старых догадках и соображениях – самые сильные явления в искусстве ХХ века, все самые великие и знаковые вещи совершались на стыке несовместимого. Я часто слышу: «Конечно, если бы у нас был бюджет Cirque du Soleil, мы бы сделали в сто раз лучше». Не сделали бы. Потому что Cirque du Soleil в 1984 году начинался не с денег, а с идеи. Под эту идею и люди пошли, и деньги появились. Для каждой постановки он придумывает новые пространства. В России это практически невозможно – у нас 42 стационарных, почти одинаковых цирка. А цирк должен быть событием. Приехал цирк! Человек просыпается, а у него перед глазами, как у мальчика из фильма Феллини «Клоуны», поднимается и вырастает шапито, как «Летучий голландец». Пам-па-ра-ра-пам. А на следующий день они ушли – и остается миф. А через год вернулись.

Cirque du Soleil свободен в выборе пространства. Какое захотели шапито – такое и сшили. В каком захотели казино, в таком и работают. А у нас все продиктовано классическими размерами циркового здания с 13-метровым манежем и 1,5–2 тысячами зрителей с рассадкой почти на 360 градусов. Архитектура здания диктует и пространственный стереотип восприятия. Сказать, что с сегодняшнего дня здесь будет происходить что-то иное, – трудно. Поэтому сеть стационарных цирков – скорее минус, чем плюс для развития. А теперь люди ломают себе головы, как распорядиться этим хозяйством. В «белых перчатках» эту реформу не осуществить, какие бы умные и профессиональные люди этим ни занимались.

– Трудно представить, что здания соберутся снести. Да и зачем. Есть возможность что-то при этой данности сделать с цирком?

– Есть прекрасный цирк Чинизелли в Питере. Там само имя уже диктует стилистику. Его можно восстановить в том виде, как он существовал в конце ХIХ – начале ХХ века. И вписать его в идеологию старого Петербурга, сохранив бархат, духовой оркестр, униформу, старые номера. Кстати, по этому пути пошел знаменитый немецкий цирк Ронкалли. Но и здесь есть место для эксперимента. В этом интерьере вполне можно создавать футуристические мистерии Маяковского, Бурлюка. Цирк ведь не репертуарная структура. Представление можно смотреть в течение полугода, а то и год.

– Многие ходят в цирк смотреть на уникальные трюки, которыми всегда гордился российский цирк.

– Физически невозможно бесконечно усложнять трюки. Сделали четыре сальто и достигли предела. Больше, не изменив законов гравитации, а их, как известно, изменить невозможно, сделать нельзя.

Важнее понять – зачем, а не как. Вернее – и зачем, и как. А у нас в основном трюк делается ради трюка. Был такой жонглер и мим Борис Амарантов, знаменитый Ке-ля-ля. Он жонглировал тремя мячиками. Знаменитый Сергей Каштелян поставил ему этот замечательный номер на музыку известного итальянского шлягера 50-х «Ке-ля-ля», что значит «мне весело». Амарантов не усложнял трюк, но нашел точный образ именно в этих трех мячиках. При его природной выразительности – три мячика стилистически и эстетически были абсолютно оправданны, а жизнь этого персонажа была адекватна динамике трех белых шариков. Есть Сергей Игнатов, который кидает одиннадцать колец. Мировой рекорд! То есть существует гармония Амарантова с тремя мячиками, существует гармония Игнатова с одиннадцатью кольцами. Но и там, и там трюк оправдан эмоционально.

Я не иду в цирк за мировыми рекордами – для этого есть Олимпийские игры. Советская цирковая школа гордилась уникальными трюками. Она заслуживает всяческого уважения. Но сейчас смысл уникальных трюков потерян.

– У тебя есть какие-то цирковые планы в России?

– Есть. Так как один из моих проектов уже был объявлен директором Росгосцирка Александром Калмыковым, могу сказать: хотел бы сделать в цирке «Волшебную флейту» Моцарта. Хотя это и опасно – из-за конфликтности природы восприятия популярной оперы у разных людей.