Кадр из эфира т\к "Россия 24"
Оппозиционный активист Ильдар Дадин был приговорен Басманным судом Москвы к трем годам колонии общего режима за нарушение закона о митингах. Дадина обвиняли в том, что в период с августа по декабрь 2014 года он четыре раза участвовал в несанкционированных акциях.
Нарушения при организации и проведении публичных акций стали рассматриваться как уголовное преступление в 2014 году, а до этого грозили административной ответственностью и арестом на 15 суток. Ильдар Дадин стал первым осужденным по новой статье Уголовного кодекса.
Приговор активисту был вынесен 7 декабря. Примечательно, что за несколько дней до этого, 4 декабря, президент РФ Владимир Путин в Послании Федеральному собранию призывал к декриминализации ряда статей Уголовного кодекса и переводу преступлений, не представляющих большой общественной опасности, в разряд административных правонарушений. Президент заметил, что пребывание в тюрьме и сама судимость, как правило, негативно сказываются на дальнейшей судьбе молодых людей, могут привести к последующим преступлениям.
Ильдару Дадину 33 года. Он никого не убил, ничего не украл, ни на кого не напал и не занимался мошенничеством. Он выходил на улицу и высказывал свою точку зрения. Тюрьма, конечно, может наложить негативный отпечаток на его психику. Невозможно рассчитывать и на то, что его политическая активность после колонии сойдет на нет – напротив, он может выйти на свободу еще более жестким, прямым и бескомпромиссным человеком.
Если власть действительно готова пойти на либерализацию УК и системы наказаний, если она действительно задумывается о том, что тюрьма ломает судьбы молодых людей, то начинать, наверное, стоит с таких, как Ильдар Дадин. Он получил свой срок в соответствии с УК, но статья, по которой его осудили, является отражением политического спора и возможностей власти менять законодательство в соответствии с собственной картиной мира.
Спор касается границ свобод, гарантированных гражданам Конституцией. Часть общества считает, что государство не должно ограничивать эти свободы, тем более в тех случаях, когда они реализуются мирно, ненасильственно. Власть, напротив, убеждена в том, что любая свобода может и даже должна быть ограничена сверху, поскольку безграничность может привести к бунту. Независимые институты, которые могли бы разрешить этот спор, не функционируют должным образом, следовательно, власть может придать своей точке зрения силу закона.
У власти и общества нет разногласий по поводу убийств, краж, грабежей, насилия. Но проявить милосердие к вору оказывается легче, чем к оппоненту по политическому спору. Возможно, причина в том, что речь идет о разных ценностях. Вор покушается на собственность, а неприкосновенность собственности в сознании россиян пока не утвердилась в качестве ценности. В свою очередь, реализация свободы слова или собраний ставит под сомнение право власти произвольно определять границы дозволенного. Максимальные полномочия государства, приоритетный характер его интересов – все это как раз обрело в России статус ценности.
В случаях с кражами, убийствами, мошенничеством речь всегда идет о степени тяжести, наличии умысла. В случае с нарушением закона о митингах сам состав преступления – предмет дискуссии. Декриминализация выглядела бы наиболее логичной, если бы власть пересмотрела собственные инициативы и решения последних лет, многие из которых были вызваны внезапным обострением политической борьбы. Сложно найти более явную диспропорцию между суровостью наказания и тяжестью преступления, чем в случае, когда человека сажают в тюрьму за «неправильный» выход на улицу с плакатом.
Ярослав Вилков 
Дарья Гармоненко