Ну ты даешь, мать!

Герман Крупин. Свет астры: Стихи. – М.: ЭРЕБУС, 2006, 52 с.

Неистребимая, не вяжущаяся с шестым десятком и седовласым обликом дерзкая молодость и злость, студенческое обращение к девчонкам: «Ну ты даешь, мать!», умение неравнодушно жить и кипеть. То проводить ослепительно интересный урок о творчестве Оноре де Бальзака, то являться на урок в непонятном тогда многим «меланхолическом» настроении и, приказав ученикам сидеть тихо, закуривать прямо в классе сигарету и распивать чашечку кофе. Это все о Германе. Не о том из «Пиковой дамы» («уж полночь близится, а Германа все нет»), а о московском учителе и поэте Германе Крупине.

Из его уст впервые услышаны строки: «Гул затих, я вышел на подмостки, / Прислоняясь к дверному косяку», которые тотчас захотелось перечитать на бумаге. А однажды он, в кои-то веки, вдруг прочел нам свое стихотворение: «Пусть идет дождь. Идет дождь. / Пока наконец-то ты добредешь / До тихой комнаты с розами на окне. / Пусть идет дождь. Идет дождь. / Катастрофы. Террор. / Музыка заблудилась в мире. / Безумный исламский вождь / Живые мишени расставил в тире / Под свинцовый дождь». Свежий мятежный ветер и тихая, может быть, в чем-то мещанская, комната с горшочками роз – пристанище после бурь. Не сразу удалось признаться: Герман стал фактически крестным отцом в поэзии. Потихоньку, незаметно, подспудно. Есть такое выражение «ударенный литературой». Может, грубовато, но все же – про него.

Шутя и иронизируя, вел с учениками непосредственный разговор, спор, исподволь выходящий на глубокие проблемы. И вот в 1990 году в моих руках его поэтический сборник «Ночные поезда». Трудно поверить, но первый за полвека, хотя сочинял он всю сознательную жизнь: «И падали листья легко и светло, / И осень была, как судьбы продолженье, / Сквозь затуманенное стекло / Я видел одно лишь – обрыв и движенье. / Обрыв и движенье. По странной кривой / Летели обмякшие желтые листья, / И так умирали, смешавшись с травой, / Под всхлипы дождя и синиц пересвисты».

В страничное предисловие вошла биография: голодные послевоенные годы, жизнь без отца, походы по марийской тайге, работа армейского связиста, бетонщика, грузчика, слесаря, вожатого и даже инженера-психолога. Затем в 1971-м – филфак МГУ и более 30 лет работы учителем. Анкетный гербарий не заслоняет истинный путь, отмеченный вешками стихов: «Зимний сумрак дикой сворой спущен / За окном в заиндевевший лес. / «Хлеб наш насущный / Даждь нам днесь» / Белым льдом все окна обметало. / Стыть такая – высунься, поди! / Мать сначала что-то все шептала, / А потом кричала: «Гос-поди!» / А когда под грохот электрички / Сын проснулся, вперившись во мглу, / Мать лежала, схожая обличьем / С темной Богородицей в углу».

За «Ночными поездами» вышло восемь сборников, среди которых «Прощание с Эвридикой» (1992), «Одинокий странник» (1995), «Горечь полыни» (2000), а теперь вот – «Свет астры». Тихая лирика Германа Крупина, в чем-то близкая поэтике Арсения Тарковского и Олега Чухонцева, обладает редким свойством. При чтении других поэтов, каждый стих – как бы нырок в реку вдохновения. У него же с первых строк возникает особое, почти наркотическое состояние, захватывает и уносит глубокий поток его любви, переживаний и быта. Каждая молекула пронизана болезненным осмыслением чувства к природе, женщине, земле и – самое главное – смысле жизни и несладком жребии поэта: «И друг не друг. И брат не брат. / И правда за семью замками. / А за окном все тот же март / И сталинской шлифовки камень. / И сколько б ни промчалось лет, / Душе мятежной не ужиться / С задорной мерзостью газет / И пошлой речью сослуживца».