Пять книг недели

Андрей Родионов. Пельмени устрицы. Стихи - СПб.: Красный матрос, 2004, 112 с. ISBN 5-7187-0515-1

Андрей Родионов - звездный поэт-натуралист и эксцентрик. Поклонники бегают за ним табунами. Девушки плавают и летают стайками. Небывалую славу он стяжал благодаря броской брутальной внешности и незабываемой (равно как и неописуемой) манере исполнения. Андрей участвует в поэтическом объединении "Осумасшедшевшие безумцы" вместе с замечательными поэтами Мирославом Немировым и Всеволодом Емелиным. Однако про них почему-то не пишут в журнале "Новое литературное обозрение", а про Родионова пишут. Книга "Пельмени устрицы" (тоже очень брутально, броско и неописуемо оформленная по дизайнерскому проекту Андрея Дмитриева - чудны дела твои, издательство "Красный матрос"!..) украшена сразу двумя статьями о супермодном поэте. И снабжена компакт-диском в конвертике. Правда, о манере чтения Родионова вы по нему представления не составите: запись-то производилась для вечности, а вечность - плохой советчик поэту-натуралисту. Ну да не важно. Все равно о такой книге необходимо мечтать. А еще и читать ее при этом - уже излишество.

Генрих Белль. Письма с войны / Пер. с нем. И.Солодуниной. - М.: Текст, 2004, 207 с. ISBN 5-7516-0453-9

Воевали не только Виктор Некрасов, Константин Воробьев, Виктор Астафьев, Василь Быков. Воевал (против них!) и лауреат Нобелевской премии по литературе Генрих Белль. И писал с фронта письма. "Война жестока, беспощадна, безжалостна; мы затаились, словно звери, в своих земляных норах в ожидании огня из крупнокалиберных орудий, который часто почти накрывает нас. Некоторые минуты этого беспредельного ужаса на всю жизнь врезались в мое сознание... И когда я почти вгрызаюсь в черную русскую землю, чтобы спасти свою жизнь..." (Крым, 19 ноября 1943 года).

Вот-вот, "в черную русскую землю". Хорошо, что его не убили.

Квентин Тарантино. Криминальное чтиво: Сценарий / Пер. с англ. М.Вербиной - М.: Б.С.Г.-Пресс, 2004, 319 с. ISBN 5-93381-137-8

Случается, и книги экранизируют. Получается, как правило, плохо. Литературоведы плюются, рядовые зрители выискивают отклонения от духа и буквы первоисточника, критики ругаются или спят. А вот книги по фильмам всегда выходят отличные! Взять хоть "Звездные войны", хоть "Просто Марию", хоть "Дату Туташхию" (никто не знает, так ли это склоняется). Литературоведам все равно, критики таких книг не читают, а рядовые зрители - ничего, берут. И чем культовее экранный первоисточник, тем лучше.

"Криминальное чтиво" - фильм культовый. Из-за него мы не получили приз на Каннском фестивале в 1994 году. Многие учат его наизусть, чтобы блистать в приличном обществе изысканными цитатами. А как, спрашивается, учить наизусть фильм? Нужно как минимум видеомагнитофон иметь и кассету! И потом, пока все точно запомнишь, по десять раз перематывать. А тут - очень удобно - открыл книжечку и учи: "БУЧ: Я вернусь скорее, чем ты выговоришь "смородиновый пирог". ФАБИАНА: Смородиновый пирог. БУЧ: Ну, наверное, не так скоро". Ха-ха-ха... Смешно, да?

Инесса Левкова-Ламм. Лицо квадрата. Мистерии Казимира Малевича. - М.: Пинакотека, 2004, 208 с. ISBN 588451-069-4

Казалось бы, ну что еще можно сказать про творчество Казимира Малевича? Вроде бы и выставки проводятся, и каталоги выпущены, и монографии написаны, и документы опубликованы. Ан нет. "Черный квадрат", как черная дыра, продолжает притягивать и завораживать обескураженную публику. Книга Инессы Левковой-Ламм - еще одна отчаянная попытка штурмовать этот неприступный архипелаг русского авангарда. Чтобы и ее старания не пропали втуне, Левкова-Ламм с первых же строк пытается отдать себе отчет в том, с кем она имеет дело: "Малевич прежде всего яркий художник-полемист-мистификатор, привязанный к созданию мистерий". Соответственно свою задачу автор видит в том, чтобы демистифицировать творчество отца-основателя супрематизма: выявить причины, побудившие Малевича к воспроизведению "Черного квадрата", разобраться с датировками, расшифровать квазирелигиозную программу его похорон. В помощь себе исследовательница берет не только произведения Малевича и документы эпохи, но и таких теоретиков культуры, как, например, Михаил Бахтин. В частности, его литературоведческая теория понадобилась Левковой-Ламм для того, чтобы окончательно разоблачить своего "автора/героя, действующего в одном пространстве со зрителем".

Леонид Хейфец. Музыка в лифте. - М.: МИК, 2004, 352 с. ISBN 5-87902-024-Х

Воспоминания режиссера Леонида Хейфеца трудно назвать подведением итогов. Их даже не отнесешь к какому-то определенному мемуарному жанру, будь то автобиография или заметки очевидца о тех или иных исторических событиях. Эссе о спектаклях, заметки о гастролях, зарисовки детства, портреты современников, от Игоря Ильинского и Иннокентия Смоктуновского до Евгения Евстигнеева и Олега Ефремова, - все здесь перемешано, как в игрушечном калейдоскопе, где одна яркая картинка без всякой внешней логики преобразуется в другую. Даже строгой хронологической последовательности в этой книге нет. От 2003 года Хейфец легко переходит к 37-му, периоду своего младенчества, от студенческой поры - к 80-м, времени своего режиссерского расцвета. Пожалуй, лишь одному сюжету автор остается неизменно верен - театру во всех его формах и ипостасях, идет ли речь об актерском дебюте шестилетнего Лени в роли Красной Шапочки или о МХАТе эпохи ефремовской революции, свидетелем и участником которой Хейфецу тоже выпало быть.