Игорь Яркевич
Сейчас она как умоется и как накроет Россию своим срывом. Федор Бронников. Умывающаяся натурщица. Шадринский городской краеведческий музей имени В.П. Бирюкова
Я совсем перестал писать о мужчинах. Я перестал их понимать и чувствовать. Я уже не знаю, чем они отличаются. Чем оппозиционер отличается от педофила, а православный радикал – от гомосексуалиста. Они все для меня на одно лицо. У всех одно и то же содержание – немного Власти, немного русской литературы, немного вечного русского самоуничтожения и много тяжелой мужской спермы, которой нет выхода наружу.
Русский мужчина в состоянии стагнации всегда.
То ли дело русская женщина! Она всегда в движении. Всегда на грани и за гранью. Всегда в экстазе. Всегда готова, как курица, драться за своих цыплят. А когда у нее нет цыплят, она всегда готова драться тоже.
Русская женщина всегда всем недовольна. И не только окружающим ее русским мужским миром, но и собой тоже. Она всегда недалека от нервного срыва. Какое-то время она это скрывает. Она ведет себя прилично. Делает вид, что всем довольна. Но потом она уже не может дальше терпеть и уходит под знамена нервного срыва.
Так у нее было с самого начала.
Татьяна Ларина полюбила Онегина. Но потом она в нем разочаровалась. Она поняла, что он ее не стоит. И тогда написала Онегину письмо, где рассказала, что ей приснился медведь и что Онегин – идиот, но она все равно его любит. Потом она вышла замуж за другого мужчину, который тоже был идиот и тоже ее не стоил. Но ей уже было все равно. Все они идиоты и все ее не стоят, а замуж когда-то же надо выходить.
Княжна Мэри, когда приехала на Кавказ, то полюбила Печорина. Но потом она поняла, что Печорин – такой же идиот, как Онегин, которого княжна Мэри любила раньше, и к тому же гомосексуалист. И совсем не разбирается в кавказском вопросе. В общем, Печорин стал ее раздражать. Тогда она вызвала Печорина на дуэль, потому что он ее раздражал и еще изменял ей с другим гусаром.
Бэла тоже сначала полюбила Печорина. Но потом поняла, что он гомосексуалист. Тогда она стала шахидкой и готовилась взорвать Ермолова, но потом ушла от радикального ислама. Бэла заинтересовалась русской литературой. Но про себя у Лермонтова ей не понравилось. Потом она влюбилась в Гоголя, но Гоголь от нее сбежал.
Потом был перерыв. Все было тихо. Она вроде бы успокоилась. Но однажды русская женщина снова сорвалась. Однажды она выпила. Когда она выпила, то не нашла дороги до дома. Но потом все-таки нашла. Там она подожгла избу, где спали муж и дети, потому что они ей надоели. Потом она решила покататься на коне, который испугался пьяной бабы и ускакал. Потом ударила топором соседку, у которой взяла деньги в долг. Соседка с долгом не торопила, но все равно смотреть соседке в глаза было как-то неловко. Потом зарезала одного из двух любовников, которые ей к тому времени уже надоели оба, и расцарапала все лицо другому. Потом столкнула в реку свекровь. Потом пьяная бросилась под поезд. Потом было еще что-то в таком же роде, но она уже этого не помнит. Утром она протрезвела, пришла в ужас и тогда попыталась все исправить. Потушила горящую избу. Вынесла из избы мужа и детей. Поймала ускакавшего коня. Вытащила из воды свекровь. Перевязала горло любовнику. Протерла одеколоном расцарапанное лицо другому любовнику. Вызвала соседке «скорую помощь». Но все исправить оказалось невозможно. Тогда она снова пришла в ужас и бросилась под поезд уже трезвая. А потом со стыда утопилась. Потом русские писатели попытались все это замять и написали, что она не пила, избу не поджигала и коня не пугала – изба загорелась сама, и конь тоже испугался сам. А русская женщина избу потушила и коня остановила на скаку сразу, как только это случилось, а не потом уже утром. Любовника зарезала не она, а наоборот – любовник зарезал ее. И соседку топором ударила не она, а вообще мужчина. А свекровь в воду упала сама. И под поезд она тоже бросилась не пьяная, а в здравом уме, не выдержав тупика экзистенциальных проблем. А алкоголь и нервный срыв тут ни при чем.
Некоторое время все было тихо.
Но потом Настасья Филипповна стала собирать деньги на революцию. Настасье Филипповне надоел русский мужчина с его тяжелой спермой и вечные проблемы русского мира, и Настасья Филипповна собиралась изменить эту ситуацию революцией. А на революцию нужны деньги. И Настасья Филипповна стала собирать на нее деньги. Настасье Филипповне охотно давали деньги на революцию. Настасья Филипповна была умная и красивая. Поэтому ей сочувствовали в ее желании изменить ситуацию с тяжелой спермой и вечными проблемами революции. Денег Настасья Филипповна собрала много. Но однажды у нее было видение. Видение того мира, который будет после революции. Все будет то же самое. Все та же тяжелая сперма русского мужчины и вечные проблемы русского мира. Революция ничего не поменяет. И Настасья Филипповна бросила в огонь все надежды на революцию вместе с деньгами, которые она на революцию собрала.
Но потом Настасье Филипповне приснился сон. Очень легкий сон. Что тяжелая сперма русского мужского мира станет такой же легкой после революции, как ее сон. В общем, революция будет не зря. И Настасья Филипповна снова стала собирать деньги на революцию. И снова собрала их. Но потом все то же самое: видение, в котором революция ничего не изменила, крах надежд на революцию, нервный срыв и сжигание денег, собранных на революцию, в огне. И так это все повторялось несколько раз, пока Настасья Филипповна, в очередной раз собрав деньги на революцию, не ушла от нервного срыва. Настасья Филипповна взяла себя в руки. Сжала зубы. Собрала в кулак всю волю и деньги, собранные на революцию, не сожгла, а действительно отдала их на революцию. И вот она, революция! Естественно, после революции было все так же, как и до нее. Все та же тяжелая сперма и все те же вечные проблемы. Русский мужчина и русский мир устояли. Их снова надо было менять. Но у Настасьи Филипповны уже не было сил на новый сбор денег для новой революции. Она тоже не железная, чтобы вот так вот без конца собирать и собирать деньги на революцию!
Настасья Филипповна не выдержала. Она снова довела себя до нервного срыва. Если в огне революции не сгорели тяжелая сперма русского мужчины и все остальные вечные проблемы русского мира, тогда она сама сгорит в огне революции.
Настасья Филипповна стала комиссаром. У Чапаева, а потом на Балтфлоте. Чапаев заразил ее туберкулезом, а она в ответ заразила сифилисом весь Кронштадт, вскочила на бронепоезд и сгорела в огне революции.
И снова был некоторый перерыв, когда русская женщина вела себя достойно и не бросалась на людей под знаменем нервного срыва.
Но потом Грушенька стала министром культуры СССР. Грушенька ценила советскую власть. Грушенька понимала, что только при советской власти она, простая баба, дура дурой, клуша клушей, могла подняться так высоко. Может, поэтому Грушенька на посту министра культуры не жалела себя. Она разрывалась между советской бюрократией и советской творческой интеллигенцией. Она не уставала их мирить. Она доказывала советской бюрократии, что советская творческая интеллигенция не представляет себя без советской власти, хотя и позволяет себе иногда некоторые оппозиционные вольности. Она хотела, чтобы советская творческая интеллигенция могла полностью выразить себя, но при этом не забывала про идеалы советской власти и вообще поменьше пила. У Грушеньки была сложная, но интересная работа. Грушенька была вся на виду. Ее любила бюрократия. Ее уважала интеллигенция. Ее любили и уважали все.
Но в какой-то момент Грушеньке все надоело. Надоели интриги и банкеты брежневского Кремля. Надоел провинциализм творческой интеллигенции. Надоел Окуджава. Надоело большое тело Зыкиной и ее квазинародные песни. Надоело успокаивать Плисецкую. Надоело пьянство Высоцкого. Надоели пудовые ксероксы Солженицына. Надоело высокомерие Тарковского и его занудные фильмы. Надоела многозначительность Смоктуновского. Надоел скепсис Галича. Надоели доклады в ЦК КПСС и антисоветские анекдоты. Надоели Громыко, Суслов, Любимов, Аркадий Северный и Сахаров. Все надоело. Все стало поперек горла. Она больше не хотела себя тратить на этих совершенно ничтожных людей и быть заложницей их комплексов и амбиций.
Тогда она выпила, села в автомобиль нервного срыва и отпустила тормоза. Наехала на Брежнева и Окуджаву. Брежневу она сказала, что он наследник Сталина, а Окуджаве – что он лирический козел. Наехала и на Плисецкую. Плисецкой она сказала, что от ее лебедя уже всех тошнит и что той уже давно пора родить, а не мучить себя и людей балетом. Потом разбила молотком скульптуру Неизвестного. Пошла на фильм Тарковского и стала нарочно на весь зал громко храпеть. Потом пришла домой, еще выпила и перерезала себе вены. А потом еще и застрелилась – чтобы было надежней. Чтобы больше никого из них не слышать и не видеть – ни бюрократию, ни интеллигенцию. Чтобы они раз и навсегда оставили ее в покое.
Потом снова какое-то время все было спокойно. Русская женщина примирилась со всеми вечными проблемами русского социума и его тяжелой мужской спермой.
После каждого нервного срыва русской женщины Россия приходит в себя. Зализывает раны. Приводит в порядок экономику. Восстанавливает инфраструктуру. Все налаживается.
Но потом все начинается снова.
Потом нервные срывы пошли один за другим. Вечные проблемы остались такими же вечными, а тяжелая сперма не стала менее тяжелой. Вечные проблемы и тяжелая сперма снова вывели русскую женщину из себя, и она опять села за руль автомобиля нервного срыва.
Алла Пугачева вышла замуж за Галкина.
Дуня Смирнова вышла замуж за Чубайса.
Дарья Донцова стала писать детективы.
Маша Арбатова вышла замуж за индуса.
Пусси райот попросили Богородицу.
Ксения Собчак ушла из гламура в оппозицию.
Лейла Соколова взяла в руки хлыст.
Ульяна Скойбеда написала про абажуры.
Елена Мизулина написала закон.
И это далеко не все нервные срывы русской женщины, а только самые важные из них.
Россия живет в мире от нервного срыва русской женщины до следующего ее срыва.
Но этот мир очень ненадежен. Каждый новый нервный срыв может оказаться последним.
Если России когда-нибудь не будет, то не потому, что упадут цены на нефть. И не потому, что ее изнутри съест коррупция. И даже не потому, что на Россию упадет метеорит.
Все это ерунда.
Если России когда-нибудь не будет, то только потому, что русская женщина накроет ее своим нервным срывом.
