Грузинские песнопения

Тифлис в начале ХХ века. Фото из архива автора

Каждый человек обязан своим рождением матери. Настоящего поэта кроме матери, наверное, рождает еще и первая любовь. Поэзия Николая Гумилева, самого яркого представителя Серебряного века в русской поэзии, была тоже порождена любовью как ни у кого другого. Его творчество было связано с Востоком, Африкой, но также всегда и с Любовью. Любовью к тому поэтическому образу, который он воспевал в тот или иной период своей жизни. Мало кому известно, что первое открытие Востока и первая любовь Николая Гумилева были связаны с Грузией.

Гумилев был одним из многих русских, а потом и советских поэтов, чья поэтическая пассионарность была связана с Кавказом и Грузией. Для многих из них – от Грибоедова, Пушкина и Лермонтова до Маяковского, Пастернака и первого советского барда Булата Окуджавы – Кавказ был источником вдохновения, который всегда подпитывал их творчество. Каждого из них Кавказ по-своему притягивал, манил, тревожил, завораживал.

Кавказ и русские поэты – тема особая. В жизни и творчестве русских поэтов разных поколений всегда прослеживался интерес к Кавказу и Грузии. Их привлекала на Кавказе не только естественная связь природы и экзотического быта горцев, но и сам ландшафт, необычный для русского жителя равнин, сочетание скал и растительности, вертикалей и горизонталей. Многие из русских поэтов на Кавказе стремились открыть новый для себя мир в разных его аспектах – географическом, историческом, культурном, литературном, человеческом. Для многих из русских поэтов поездки на Кавказ были связаны с творчеством, с потребностью сменить удушающую обстановку города, а для некоторых и с выживанием. Теснейшие дружеские связи между грузинскими и русскими поэтами продолжались столетиями.

Горы Кавказа.  Фото из архива автора

В ХХ веке под обаяние поэзии и культуры Грузии попали многие видные поэты. Кавказ присутствует в творчестве Бориса Пастернака, Осипа Мандельштама, Николая Заболоцкого, Павла Антокольского, Николая Тихонова и многих других. Если в их творчестве воздействие грузинского мироощущения выражено очень ярко, то поэзия Ахматовой и Гумилева с этой точки зрения мало рассматривалась. Но интерес к этой стране и ее поэтической культуре у них, безусловно, был. Об этом говорят переводы грузинских поэтов Яшвили, Гришашвили и Квливидзе, сделанные Ахматовой, а также ее воспоминания о встречах с замечательными грузинскими поэтами Тицианом Табидзе и Паоло Яшвили. Она познакомилась с ними в начале 30-х годов у Бориса Пастернака: «Тициан и Паоло – эти два имени представляли в то время для нас, русских поэтов, Грузию. Во время встреч велись нескончаемые разговоры о поэзии, о литературе, читались стихи, переводы… Тициан всегда читал свои стихи по-грузински. Иногда он читал их мне, а я старалась глубоко вникнуть в них, лучше постичь их звучание на языке поэта… Всей своей жизнью, творчеством, неутомимой деятельностью Тициан Табидзе и Паоло Яшвили крепили дружбу между нашими литературами, между поэтами Грузии и России».

К стихотворению «Надпись на книге» (1959) Ахматова взяла эпиграф «Что отдал – то твое» из поэмы Шота Руставели «Витязь в тигровой шкуре»:

Из-под каких развалин говорю,

Из-под какого я кричу обвала!

Я снова все на свете раздарю,

И этого мне снова будет 

мало…

Эпиграф к стихотворению – продуманный выбор автора. Здесь обнаруживается связь не только с грузинской философией («что отдал – то твое»), но и вообще со всей грузинской культурой, которой присущ гармонический взгляд на мир, стремление к единению, а не к разъединению, будь то отношение человека к природе, к духовным традициям или друг к другу.

Пастернак и Мандельштам тоже отдавали в свое время дань восхищения грузинской поэзией. Им принадлежат первые переводы на русский язык поэм Важа Пшавела: «Гоготур и Апшина» в переводе Мандельштама (1921); «Змееед» в переводе Пастернака (1934). Пастернак переводил также Николо Бараташвили, Паоло Яшвили, Тициана Табидзе. Эти факты и имена общеизвестны. А вот связь Николая Гумилева с Грузией остается пока малоизученной темой. Уже много лет я занимаюсь исследованием творчества Николая Гумилева и его первого биографа Павла Лукницкого. Он сумел сохранить огромную часть архива семьи Гумилева и даже некоторые его личные вещи. Павел Николаевич собрал кроме того много фактического биографического материала, который также показывает, какую важную роль в становлении юного поэта сыграла Грузия. Только узкому кругу специалистов известно, что поэтический дебют и первая публикация стихов Николая Гумилева произошли в Тифлисе. 8 сентября 1902 года газета «Тифлисский листок» напечатала его стихотворение «Я в лес бежал из городов» за подписью К. Гумилева.

Я в лес бежал из городов,

В пустыню от людей бежал…

Теперь молиться я готов,

Рыдать, как прежде не рыдал.

*

Вот я один с самим собой…

Пора, пора мне отдохнуть:

Свет беспощадный, 

свет слепой

Мой выпил мозг, 

мне выжег грудь.

*

Я грешник страшный, 

я злодей:

Мне Бог бороться силы дал,

Любил я правду и людей;

Но растоптал я идеал…

В этой публикации много загадочного. Почему газета «Тифлисский листок», практически не печатавшая стихов, кроме злободневной сатиры на городские темы, заинтересовалась пробой пера юного гимназиста, остается загадкой.

В Тифлисе Николай Гумилев и его семья провели больше двух лет. В 1900 году у старшего брата, Дмитрия Гумилева, обнаружили туберкулез, и родители по рекомендации врачей решили перевезти детей с севера на Кавказ для укрепления здоровья. Гумилевы продали свое имение Поповку, оставили квартиру в Петербурге и распродали мебель. Работавший в Северном страховом обществе Степан Яковлевич Гумилев, отец Николая, получил перевод в тифлисское отделение. Он первым уехал из Петербурга в Тифлис подыскивать жилье и обустраиваться, а мать Анна Ивановна вместе с детьми отправилась в кумысолечебницу под Самарой. На кумысе они пробыли два месяца, а оттуда пароходом по Волге доехали до Астрахани, а затем по Каспийскому морю до Баку, оттуда – поездом в Тифлис. Это первое большое путешествие произвело огромное впечатление на Николая: новые города, другие страны, люди, их обычаи, поездка на корабле по морю. Именно по пути в Тифлис Гумилев совсем по-другому прочувствовал стихи Пушкина и Лермонтова. Позже Одоевцева вспоминала слова Гумилева: «Кавказ просто ошеломил меня. На меня вдруг хлынули стихи Пушкина и Лермонтова о Кавказе. Я знал их и любил уже прежде. Но только здесь я почувствовал их магию. Я стал бредить ими и с утра до вечера твердил их… В Тифлисе мы провели два года. Там-то я впервые и почувствовал себя поэтом».

Гумилевы поселись в респектабельном районе города в доме инженера Мирзоева на Сергиевской улице. Национальный состав населения Тифлиса по переписи 1893 года весьма любопытен: русские – 24%, грузины – 26, армяне – 38, остальные (поляки, евреи, татары, азербайджанцы) – 12%. Всего в городе жили 160 тыс. человек.

Коля полюбил Кавказ. Часами он мог гулять в горах и иногда опаздывал к обеду, что вызывало сильное негодование отца, который любил порядок и строго соблюдал часы трапезы. Учился Николай Гумилев неровно. Учеба не была для него главным. Его гораздо больше интересовали быт и обычаи людей вокруг, дивная природа Грузии. Об этом он писал в своих первых стихах:

Вам, кавказские ущелья,

Вам, причудливые мхи,

Посвящаю песнопенья,

Мои лучшие стихи…

Он совершал много прогулок в горы и на охоту. Ахматова позже вспоминала, что видела у матери Гумилева фотографию Коли в мягкой войлочной шляпе и с ружьем. На обороте было написано – «кавказский период». К сожалению, это фото не сохранилось. В это же время Николай увлекся астрономией, для чего проводил ночи на крыше, делал какие-то таинственные вычисления и опыты, не посвящая никого в свои занятия.

Юного поэта интересовали история и предания Грузии. Еще живя в Петербурге, по книгам и рассказам отца, корабельного доктора, который на фрегате «Пересвет» совершал длительные морские путешествия, Коля полюбил экзотический Восток – Индию, Китай, Африку. Теперь он сам воочию видел часть этого мира. Вполне возможно, что именно эти первые путешествия на Кавказ заронили в будущем путешественнике мечту о дальних странствиях. Французский исследователь творчества Гумилева Аллен даже заметил, что в более поздних стихах Гумилева «пышное восхваление мощи африканской тропической природы продолжает до известной степени кавказскую традицию Пушкина и Лермонтова».

Изучая историю здесь, в Тифлисе, Гумилев как-то по-особенному чувствовал связь времен, ведь город был основан в IV веке, а развалины Мцхеты помнили первых христиан. Через Тифлис проходили войска персов, хазар, арабов, султана Джелаль-эд-Дина, монгол. Каждый камень дышал историей. Гумилев не мог не ощущать связь безмерного пространства и времени в этой точке Закавказья:

И какие-то виденья

Все встают передо мной,

То над волнами потока,

То над пропастью глухой…

Ранее замкнутый Николай становится более открытым, у него появляются новые друзья. По его словам, они были «пылкие, дикие», и это ему было по душе. Он подружился с гимназистами братьями Борисом и Георгием Легранами, Крамелашвили, Глубоковским (художником), братьями Кираселидзе, которые происходили из грузинской интеллигентной семьи, связанной с грузинским театром. Их дед был переводчиком Пушкина, Лермонтова, Грибоедова. Судьба братьев впоследствии была драматичной. Старший из братьев, Иванэ Кираселидзе, кадет, друг Николая Гумилева, погиб от рук большевиков в 1921 году, как и сам Гумилев. Младший брат Давид, тоже кадет, каким-то чудом спасся тогда. В 1937 году его арестовали, потом выпустили. Но и он позже погиб при странных обстоятельствах в автомобильной катастрофе.

Особое влияние на Гумилева оказал Борис Легран, впоследствии посол РСФСР в Грузии и Армении, затем председатель революционного трибунала, в 1930-м назначенный «красным директором» Эрмитажа. Борис Легран познакомил Гумилева с идеями Маркса, Ницше, Шопенгауэра. В те годы Николай Гумилев настолько увлекся левыми социальными идеями, что в летние каникулы, когда семья проживала в усадьбе Березки Рязанской губернии, стал вести агитацию среди местных жителей. Это стало известно губернским властям, и гимназисту Гумилеву пришлось покинуть Березки и самостоятельно добираться оттуда в Тифлис. Приключения в дороге, ощущение себя взрослым, первые поэтические и политические опыты – это была настоящая жизнь, которая прельщала Николая намного больше, чем гимназические штудии и экзамены.

Увлечение марксизмом у Гумилева было непродолжительным, а вот его интерес к Ницше был долгим и неослабевающим. Открыл этого философа для Гумилева тоже Борис Легран. Великий миф о Сверхчеловеке и идеи, высказанные в книге Ницше «Так говорил Заратустра», покорили воображение поэта, который мечтал о любви, власти и признании. В дальнейшем маска конквистадора стала символом желания не только утвердить, но и сделать себя. Юношеские стихи полны героической патетики:

Я всю жизнь отдаю 

для великой борьбы,

Для борьбы против мрака, 

насилья и тьмы.

Но увы! Окружают меня 

лишь рабы.

Недоступные светлым 

идеям умы.

*

Они или холодной насмешкой

своей,

Или трусостью рабской 

смущают меня,

И живу я во мраке не видя 

лучей

Благодатного, ясного, 

светлого дня.

*

Но меня не смутить, 

я пробьюся вперед

От насилья и мрака к святому

добру,

И, завидев светила свободы

восход,

Я спокоен умру.

Одоевцева писала: «Знакомство с Ницше помогло мне многое понять в самом Гумилеве. Я поняла, что Ницше имел на него огромное влияние, что его напускная жестокость, его презрение к слабым и героический трагизм его мироощущения были им усвоены от Ницше».

Именно в Тифлисе начинается сознательное поэтическое творчество Гумилева, когда, по словам поэта, «стихи обрушились на него с невероятной силой». Тексты 14 стихотворений тифлисского периода (1900–1903) дошли до нас в рукописном альбоме, подаренном Гумилевым Машеньке Маркс перед отъездом из Тифлиса в марте 1903 года. Мария Михайловна Маркс, дочь основателя тифлисского русского театра, хранила уникальный альбом с автографами ранних стихов Гумилева всю жизнь и перед кончиной передала его в рукописный отдел Пушкинского дома в Санкт-Петербурге. Нет сомнения, что стихов этого периода было намного больше, но сохранились лишь те, которые были вписаны рукой поэта в альбом Машеньки. 17-летний Гумилев был увлечен юной гимназисткой и посвятил ей среди других и такое стихотворение:

Во мраке безрадостном ночи,

Душевной больной пустоты

Мне светят лишь дивные очи

Ее неземной красоты.

*

За эти волшебные очи

Я с радостью, верь, отдаю

Мое наболевшее сердце,

Усталую душу мою…

В ранних стихах Гумилева тифлисского периода прослеживается русская романтическая традиция, особенно близкая Лермонтову. Николай Гумилев с юных лет ощущал с Лермонтовым тайное родство как в поэтическом, так и психологическом плане. Многие черты сближают жизнеотношение Гумилева и Лермонтова, чья жизнь и творчество отмечены неодолимым влечением к риску и опасности, презрением ко всякой фальши и к любым условностям. Их также связывала сильная тяга к экзотической стихии и к радости «грозовых военных забав».

В альбоме Машеньки Маркс собраны стихотворения со всеми чертами традиционной кавказской символики. Здесь есть и «покаянные» мотивы, уходящие корнями в лирику Некрасова (о чем говорил сам Гумилев), чувствуется также влияние Надсона и поэзии Бальмонта. И все же в ранней поэзии Гумилева, как отмечала Анна Ахматова, главное – не книжность и экзотика, а живое чувство: вся его поэзия неразрывно связана с биографией. «Все его стихи – преображенная жизнь», – утверждала Ахматова.

Тифлисская тетрадь – это первая ступень в «пути конквистадора» по дороге долгого восхождения на олимп бессмертия Поэта.

К концу лета 1903 года Гумилевы, вернувшись в Россию, поселились в Царском Селе. В Грузии Гумилев больше никогда не бывал. Но он помнил о стране гор и ущелий, где прошли его юношеские годы, и продолжал поддерживать связь с грузинскими друзьями. Когда Гумилев был в Париже в 1906–1908 годах, он сблизился с жившими там грузинскими художниками, а также познакомился с писателем Григолом Робакидзе. В 1910 году Робакидзе прислал Гумилеву письмо с просьбой напечатать в одном из столичных журналов его статью о Важе Пшавеле, предложив ему перевести поэму Пшавелы «Змееед». В ответном письме Гумилев обещал пристроить статью в одном из журналов. Далее Гумилев признается, что знает грузинский очень плохо и сможет перевести «Змеееда» лишь при наличии подстрочника. Фраза Гумилева «грузинский язык я знаю очень плохо» могла означать, что в какой-то мере Гумилев владел грузинским языком. Наверное, он изучал грузинский в юности и общался на нем со своими грузинскими друзьями.

Судьба поэта Николая Гумилева трагична. Он погиб в 35 лет, в расцвете своего поэтического таланта, «на пороге своей славы», по словам Ахматовой. Его расстреляли один из первых по обвинению в участии в сфабрикованном НКВД «контрреволюционном заговоре Таганцева» в 1921 году, а реабилитировали одним из последних лишь в 1991 году. Почти 70 лет один из лучших русских поэтов был отлучен от читателей. Книги его не издавались, и даже имя его было предано забвению. В годы перестройки первая большая книга Гумилева «Стихи. Поэмы» вышла в Тбилиси в издательстве «Мерани» в июле 1988 года в серии «XX век. Россия–Грузия: сплетение судеб». Вот уж воистину удивительное переплетение судеб – первая публикация 16-летнего Гумилева волею Провидения случилась в Тифлисе (Тбилиси) и первая большая книга поэта в 496 страниц после долгого запрета продолжительностью в 67 лет была издана тоже в Тбилиси. Книге предшествовали предисловие редактора Енишерлова и очерк о жизни и творчестве Гумилева, основанный на архивных материалах, собранных первым биографом Николая Гумилева Лукницким и опубликованных его вдовой Лукницкой. Круг замкнулся. Неисповедимы пути Господни!