Воздушный коридор

Дмитрий Кузьмин: «При обсуждении главки про интерпретацию поэтического текста мы чуть не подрались». Фото Татьяны Алешки

Дмитрий Кузьмин – фигура в литературной среде яркая и резонансная. Каждое его выступление в печати становится поводом для дискуссий. Число почитателей сравнимо с хулителями. Раз и навсегда выбранная эстетическая позиция порождает споры: от полного приятия до категорического отторжения. О десятилетии журнала «Воздух», проекте молодых литераторов «Вавилон» и учебнике «Поэзия» с Дмитрием КУЗЬМИНЫМ поговорил Владимир КОРКУНОВ.

– Дмитрий Владимирович, десятилетие журнала – повод подвести промежуточные итоги. Расскажите, чего «Воздуху» удалось достичь за эти годы?

– Промежуточным итогам и дальнейшим перспективам посвящен в новом номере «Воздуха» традиционный опрос поэтов. Там много занятных предложений на будущее – по большей части, увы, более или менее неисполнимых: от публикации на страницах журнала QR-кодов, ведущих на интернет-страницы с поэтическими видео- и аудиозаписями, до перевода всего издания в билингвальный режим, с параллельным текстом по-английски. Чуть ближе к реальности выглядит пожелание переводить с других языков не только стихи, но и какие-то проблемные статьи, обзоры текущей зарубежной поэзии либо заказывать такие обзоры русским авторам. Хорошо бы оно было, но не очень понятно, где профессиональные кадры для этой работы.

По части собственно публикуемых в журнале стихов опрошенные в основном довольно благостны – и тут, конечно, сказывается тот факт, что людей, чье мнение мне всерьез интересно, не являющихся при этом более или менее постоянными авторами журнала, практически нет. Но и сам я чисто по стихам в целом всем доволен, исходя из охватывающей все мои проекты генеральной идеи про единое пространство многоголосия: «Воздух» простирается от Михаила Айзенберга и Марии Галиной до Василия Ломакина и Ники Скандиаки (если мерить по шкале «сохранение – разрушение традиционных формальных, языковых и субъектных категорий»), или от Андрея Родионова до Полины Андрукович (по шкале «громко–тихо»), или от Ивана Ахметьева до Никиты Сафонова («просто–сложно») и т.д. То есть, по моим понятиям, за пределами охватываемого журналом пространства русской поэзии ничего представляющего живой, а не музейный или социологический интерес просто нет (хотя, конечно, есть отдельные замечательные поэты, по тем или иным сравнительно случайным причинам непосредственно в журнале не печатавшиеся: если брать только живых классиков – Еремин, Стратановский, Гандлевский, Павлова).

И уже внутри такой картины целого – я доволен и рядом ярких дебютов на страницах журнала, и операцией по выводу нескольких авторов (таких как Виталий Пуханов, Фаина Гримберг, Лида Юсупова) с периферии внимания на авансцену: для этого у нас есть специальная рубрика под названием «Глубоко вдохнуть», в которой поэту положена не только крупная подборка стихов, но и интервью, одна-две статьи о нем, россыпь кратких оценок со стороны товарищей по цеху; в последнем номере эта рубрика посвящена Галине Рымбу, признанному лидеру поэтического поколения 20-летних, и это для меня очень важно. В актив себе я заношу и переводные публикации – прежде всего самим расположением разнообразной иноязычной поэзии под одной обложкой с русскими авторами, благодаря чему каждый раз возникает потребность сравнить и сопоставить: что там у них, похоже ли на то, что у нас? Но надо больше, больше, чтобы вернуть наконец русской поэзии внятное ощущение своей принадлежности общемировому контексту. При этом очень не хватает переводчиков и очень тяжело удерживать планку качества перевода, русские энтузиасты зачастую выбирают для перевода что-то более или менее случайное, а зарубежные эксперты рекомендуют статусных местных авторов, чья ценность вне контекста совершенно непонятна.

С чем совсем плохо дело, так это с критикой. Просто потому, что людей, способных внятно, развернуто и грамотно писать о современной поэзии, можно пересчитать по пальцам, и это фактически одни и те же люди в «Воздухе», «Транслите», «НЛО», на «Кольте», а заодно, случается, в «Новом мире», «Октябре» и бог знает где еще.

– Журналу «Воздух» предшествовал проект молодых литераторов «Вавилон». Однако в 2004 году он был завершен. Отчего?

– «Вавилон» появился на рубеже 1980–1990-х годов в ответ на особую тогдашнюю культурную ситуацию. Страна утратила свойственную брежневской эпохе болотную стабильность: все стало стремительно меняться – в жизни общества и, в частности, в литературе, где на страницы тиражных изданий хлынуло все, что прежде было заперто в самиздате или запрещалось к переводу. В итоге почти вся официальная советская литература моментально вылетела в трубу, и даже ее условно прогрессивные «звезды» вроде Вознесенского и Кушнера начали плавно отъезжать на свои законные места по краям третьего ряда, но для нас, тогдашнего младшего поколения, важнее всего были два обстоятельства. Во-первых, до нас никому не было дела, когда такое творится. Во-вторых, мы были первым поколением с 1913 года, формировавшимся в условиях буйного эстетического и идейного многоголосья, причем структура этого многоголосья не позволяла просто примкнуть к одной из многих «партий», а, наоборот, требовала прислушаться к разным голосам одновременно. По этим двум причинам возник мощный и вполне объективный запрос на объединительный поколенческий проект, в котором очень разные авторы, готовые слушать и понимать друг друга, сошлись бы вместе и сами занялись своей судьбой. Этому запросу соответствовал «Вавилон» с его ежегодным альманахом, книжными сериями, фестивалями, серией поэтических чтений и т.д. И очень многие центральные фигуры сегодняшней русской поэзии – от Марии Степановой, Полины Барсковой и Станислава Львовского до Кирилла Медведева и Дмитрия Воденникова – были в этот сюжет довольно плотно вовлечены. А затем появился и одноименный сайт, который транслировал вовне сформировавшуюся у нашего поколения систему взглядов – основанную прежде всего на признании многоголосья и диалога как важнейших позитивных ценностей культуры, но вместе с тем и на готовности с некоторой безжалостностью отсекать сколь угодно грамотное и аккуратное эпигонство. Потому что таковы законы наследования в культуре: не старшие авторы выбирают себе преемников, а младшие выбирают себе предшественников. К середине нулевых это поколение, наше, естественным путем перестало быть младшим, начало появляться новое – поэтому поколенческий проект был в прежнем виде закрыт, а вместо альманаха «Вавилон» появился журнал «Воздух», в равной мере работающий со всеми поколениями.

– Учебник «Поэзия», в создании которого вы принимали участие, не успев появиться, стал объектом дискуссий. Расскажите, как он создавался.

– Это идея Наталии Азаровой – интересного поэта, высококвалифицированного филолога и чрезвычайно яркой личности. Изначально, кажется, кто-то из ее детей принес ей показать аналогичный американский учебник – и она загорелась идеей сделать у нас такой же (разумеется, результат нашей работы имеет очень мало общего с американским прототипом, это просто был стартовый импульс). В качестве основных соавторов она привлекла меня и Кирилла Корчагина – одного из центральных персонажей младшего поэтического поколения, поэта, филолога, критика, редактора, переводчика. Свой вклад в создание книги внесли еще несколько молодых филологов, и особую роль сыграл выдающийся лингвист Владимир Плунгян, который в качестве автора написал буквально несколько страниц, но в многочасовых коллективных обсуждениях всего написанного своей тщательно продуманной позицией скептика-парадоксалиста изящно и деликатно корректировал наши порывы. В общей сложности книга делалась три с половиной года – ну, разумеется, в свободное от всех остальных занятий время, так что в какой-то момент пришлось просто волевым усилием подвести черту и напечатать то, что сделано, понимая, что улучшать и дополнять можно было бы бесконечно.

С этой книгой есть несколько проблем, в которых мы, авторы, полностью отдаем себе отчет. Ну, начать с того, что ее писали люди, солидарные в основном и главном, но заметно различающиеся взглядами на множество конкретных вопросов (начиная с вопросов стиля и синтаксиса, так что при внимательном чтении участки текста, написанные тремя основными соавторами, хорошо различимы). В большинстве случаев мы мирно расходились при разногласиях, но изредка бывало и иначе, а при обсуждении главки про интерпретацию поэтического текста мы чуть не подрались. То есть я хочу сказать, что теоретически лучше бы эту книгу написал один человек – но это утопия в наших обстоятельствах (не потому, что нет такого человека – хоть бы и любой из нас троих, а потому, что нет ресурса и мотивации, мы не в Америке, где уважаемому профессору положен оплачиваемый годовой отпуск для подобной работы).

Вторая проблема – это жанр и функциональность: правильно кто-то из отозвавшихся на «Поэзию» заметил, что не может быть учебника для несуществующего учебного курса. Это не значит, что такой курс нельзя создать: конечно, можно – хоть в гимназии годовой факультатив, хоть в университете спецкурс по выбору. Но, во-первых, всякий учебный курс существует в контексте других курсов: есть школьные программы по литературе (разные), есть университетские курсы «Введение в литературоведение» (тоже разные), со всем этим мы в чем-то пересекаемся, чем-то всему этому противоречим... А во-вторых, кто ж это может преподавать? Ведь учитель должен иметь за душой не только тот же самый учебник, что лежит и перед его учеником, а гораздо более широкий информационный и методический бэкграунд. И нам этот бэкграунд еще только предстоит создать более или менее с нуля.

Тем не менее уже сейчас с этой книгой можно работать, хоть бы даже и самостоятельно. Вообще, разумеется, это учебник именно для читателей поэзии. Другое дело – что и поэт в первую очередь читатель поэзии, без пристальнейшего интереса к чужим текстам, без глубокого их понимания не будет и заслуживающих внимания своих.