Юрий Чувашев Когда говорят о красноярских северах, то прежде всего речь заходит о Таймырском автономном округе. И куда как реже вспоминается, что округ этот именуется еще и Долгано-Ненецким. По имени двух основных коренных малочисленных народностей, населяющих Заполярье. Официальные оценки их численности разнятся. По одним подсчетам, аборигенов Таймыра сегодня осталось 12 тысяч человек, а по другим - меньше 9 тысяч. В среднем же принято считать, что долган на суровом северном полуострове примерно 5 тысяч, ненцев около двух с половиной, а тех же нганасан по переписи чуть больше 900 человек. Но самая малочисленная здешняя народность из числа самодийских это энцы. Междоусобные войны до революции 1917 года и последующая активная ассимиляция энцев ненцами и нганасанами привели их к почти полному исчезновению в чистом виде. Сегодня на Таймыре осталось не более 100 человек, самоидентифицирующих себя в качестве энцев.
Пушная история туземных племен
История взаимоотношений этих северных народностей с "большим белым братом" поучительна и наглядна практически в той же степени, что и огнестрельная сага о колонизации индейских земель на Диком американском Западе. Правда, российский вариант этого типового сюжета пока что все же не получил столь драматичного завершения, как когда-то в Стреляющих Штатах Америки. Впрочем, история еще не сказала своего последнего слова и по поводу судьбы коренных жителей Таймыра.
Те же долганы как народность оформились только в конце XVIII века. В процессе слияния свою лепту внесли и русские, и тунгусы, и якуты, и эвенки. Именно поэтому долганы и ростом выше, чем, к примеру, нганасаны, и во внешности у них больше европейских черт. А весьма популярные в их среде смешанные браки со славянами завершаются рождением, как правило, очень красивых детей, особенно девочек.
Но это сегодня можно рассуждать о хоть сколько-нибудь надежных демографических перспективах таймырских аборигенов. В прежние же века русские особо с ними не церемонились. Когда по царскому указу людей насильно переселяли в Заполярье для освоения пушных и рыбных промыслов Таймыра, туда же, на вольные берега сибирских рек, пробирались и беглые крепостные. Ясашное зимовье в 1667 году превратилось в Дудинку, ныне административный центр Таймырского автономного округа.
Купцы русские, вывозя в тундру товар в обмен на пушнину, доверчивых детей природы обдирали по полной программе. Чтобы купить котел или чайник, охотник должен был плотно набить его шкурками соболя или песца. А чтобы обзавестись ружьем, нужно было выложить горку шкурок высотой с это самое ружье. Столько пушнины сразу никто практически отдать не мог, а потому оружие покупали в долг. На долг нанизывались проценты, а расплачивались в итоге уже дети и внуки охотника. Правда, северяне в отличие от американских индейцев купцов-лихоимцев все же не убивали. Врожденное миролюбие сказывалось.
На шее у государства
Когда же в таймырскую тундру пришла советская власть, начались другие перекосы. Конечно, с одной стороны, в жизнь северян входили новые продукты питания, одежда, орудия труда и всякая бытовая утварь. Но с другой - власть, как бы исправляя дореволюционные огрехи, взяла северян на полный пансион.
Тем, кто переходил на оседлый образ жизни, строили дома в поселках и факториях, выдавали балки на полозьях, но оленеводы, рыбаки и охотники все равно рядом ставили чум, особенно поначалу. Затем новая власть и вовсе взяла на себя практически все расходы, возникавшие у коренного населения. Женщине в роддоме выдавалось "приданое" для ребенка. А дальше по списку - ясли, детский сад, школа, институт вне конкурса. Все это шло за счет государства и не могло не развратить в итоге местное население, которое происходящее воспринимало как должное.
В то же время традиционный уклад жизни северян ломался на глазах. И это проявлялось во всем. К примеру, прежде они из-за вечной мерзлоты хоронили своих покойников прямо на поверхности земли, оставляя их в срубах, на помостах и нартах на растерзание медведям и росомахам. Причем рядом с телом клали всю незамысловатую утварь, принадлежавшую человеку при жизни. Правда, нарты ломали, посуду пробивали, а оленя убивали. Считалось, что человек потом оживет, а вещи опять станут целыми. И откочевывали дальше в тундру, зачастую больше никогда в жизни не появляясь вблизи места захоронения. Свои собственные религиозные верования северяне сохраняли еще и долго после того, как их начали крестить. В том числе и по сей день. Однако шаманизм постепенно сходил на нет. Последний нганасанский шаман Тудяка, например, умер уже в разгар советской власти, банально угорев в чуме. Духи его почему-то не выручили.
А тем временем советская власть продолжала классовую и социальную перековку аборигенов. Детей из маленьких поселков свозили в школы-интернаты в райцентрах и в окружном центре Дудинке. Отрыв от семей, от родовых корней был полный. В итоге, выходя из школы, дети оленеводов и охотников в большинстве случаев толком не приживались в новой чужой жизни и рвали кочевую пуповину. Потеряны были целые поколения. Аборигены просто массово спивались, так как в спирте недостатка не было и при коммунистах. Средняя продолжительность жизни северян упала до 34 лет. В многодетных семьях коренных народностей до естественной кончины мало кто доживал. Люди тонули, по пьяни замерзали в снегу, погибали под гусеницами вездеходов. Это было хуже чумы.
Смутное перестроечное безвременье едва окончательно не угробило не вписавшихся в рыночную эпоху северян. Рыболовецкие колхозы и оленеводческие совхозы развалились. На главном своем исконном занятии - оленеводстве - местное население практически поставило крест. Из-за страшной безработицы в поселках стали пить еще запойнее. Привычной стала картина, когда в каждом доме был телевизор, холодильник и видеомагнитофон, но в поселках не было электричества. Топливом, движками, патронами, как прежде, северян обеспечивать перестали. Доходило до того, что летом нельзя было заготавливать рыбу, так как с большой земли рыбакам не завезли соль. А больше они ничего делать не умели и не хотели. Так что несколько лет назад тема полного вырождения коренных народностей была в Заполярье вполне актуальна.
Норильский шанс для тех, кто хочет выжить
Когда же сегодня идешь по улицам Дудинки, то видно, что настроение у местных жителей стало получше. Город на подъеме: норильчане наконец-то стали рассчитываться со своими старыми долгами по экологическим платежам. За счет этих денег и окружной центр в порядок приводят, и поселки из руин поднять пытаются: бани в них строят, котельные, больницы и клубы ремонтируют. Коренной народ хоть приучился при недугах к медикам обращаться, а то раньше шаманы этого не разрешали. Даже мыться не позволяли, говорили, кто моется, тот стареет. Объяснение простое: голову вымыл - седина проступила, значит, постарел.
Если присмотреться к коренному населению Таймыра, то примерно половину его составляют те, кто уже успел оценить преимущества цивилизации. Это разнообразные мелкие и средние чиновники районных и окружной администраций, учителя и медработники, чьи дети уже наверняка не вернутся в тундру. Но не меньше половины составляют те, кто к любым бытовым благам цивилизации относится как к дармовым, а потому недорогим игрушкам. Телевизоры и прочая домашняя бытовая техника служит у них в домах, как правило, не больше года. Привычка: мол, сломается, все равно власть еще выдаст. Снегоходов и движков также хватает не больше чем на год. Обращаться с техникой в большинстве своем люди из умирающих поселков не умеют, а потому и не ценят ее. Продовольственная "гуманитарка" и одежда за казенный счет идет кочевникам без перебоев.
Окружная власть пытается как-то наладить быт северян и вернуть их к исконным промыслам. В частности, Дудинка возрождает сеть сбытовых контор сгинувшей было совсем потребительской кооперации. Чтобы таймырские охотники и рыболовы сдавали рыбу и пушнину не залетным перекупщикам с "материка" за спирт, а государству. Пытаются организовывать семейно-родовые комплексы, но коренных жителей, отвыкших стабильно работать, в них мало, в основном - приезжие.
Еще один ход власти - создание пошивочных мастерских, где местные могли бы реализовывать свои врожденные таланты в изготовлении сувениров - резьба по кости, работа с кожей, бисером. Но в целом все эти потуги проблему занятости коренного населения, конечно же, не решают.
Реанимация оленеводства тоже пока что под вопросом. На Таймыре диких северных оленей уже примерно 500 тысяч голов. Это куда как больше хиреющего домашнего поголовья. И на полуострове уже боятся эпидемий. Правда, пытались восполнить домашние стада, пригнав оленей с Ямала, но по дороге едва ли не половину поголовья растеряли.
Да и проблем уж больно много с оленеводством. Нужны вертолеты для ветеринарной обработки стада, а аренда их очень дорога. Да и власть окружная не может вечно помогать хронически убыточным хозяйствам. А пока что олени ломают себе ноги, пытаясь в тундре перепрыгнуть через трубы газопроводов. Что касается рыболовства, то наконец-то стали заранее извещать северян о том, когда и какими маршрутами по Енисею пройдут ледоколы. А то раньше они просто собирали на винт рыбацкие сети местных жителей.
В общем, каждому свое. Таймырская власть на норильские деньги пытается обеспечить коренным северянам хоть какое-то будущее. В конце концов с государства и большого бизнеса никто не снимал социальную ответственность за судьбы тех, на чьих исконных землях сегодня кипит новая, зачастую непонятная аборигенам жизнь. Беда только в том, что тундра становится для очень многих из этих людей все более чужой. А больше всего нередко интересует их график швартовки плавмагазинов, на которых водка продается дешевле, чем в поселке.
Красноярск-Дудинка-Красноярск
Дарья Гармоненко