Маржа и спаржа

Мама, я тоже сладкого хочу!
Фото Александра Шалгина (НГ-фото)

Но только дыра от этого не исчезает, а, наоборот, становится все больше и может стать совсем ненасытной, сколько ее ни корми. И человек тогда становится очень несчастным, вечно голодным. Я чуть даже не рассказала про сэлинджеровскую рыбку-бананку, которая иногда от жадности набьет себе в рот столько бананов, что возьмет и задохнется до смерти в своей пещерке, – но, к счастью, вовремя выдохнула. Хватит, подумала, гнать жуть. На себя посмотрите, мамаша! Вам ли говорить об аскезе и схиме? Но у меня, я сразу оправдываюсь, это философия такая – гедонизм. Так объяснил мой умный муж. Совсем неплохо быть немножко хапугой. Но мне бы очень хотелось, чтобы он умел и непокупные удовольствия ценить. Ну, смотреть, как снег идет, всякое такое. Ценить роскошь и уметь радоваться мельчайшим мелочам – ведь это и называется «вкус к жизни», разве нет?

Но только, здраво рассуждая, мальчик мой Федор не в Эфиопии прожил свои семь зим, чтобы каждый раз заходиться от счастья при виде настоящего холодного белого снега. Да он и радуется ему, кстати, – но адекватно, в меру. Слепить первый снежок, упасть на даче в сугроб – это да, а месить мокрую кашу ногами – это фу. А к сахарной вате – к ней какое отношение можно считать нормальным? Мне сложно ответить на этот вопрос.

Настолько сложно, что даже интересно. Я бы даже разложила эту проблему на пункты, как, я знаю, делают в маркетинговых компаниях. Ну вот, внешний вид. По десятибалльной шкале баллов семь или восемь, не меньше – будем справедливы. Технологичность – тоже высокий балл. В сущности, выдувание из сахара устойчивой пены – это та же самая молекулярная кулинария, о которой сейчас столько говорят. Я даже Федора таскала в такой ресторан – специально, чтобы расширить его представления о разнообразии материального мира. Нам подавали шампанское, спаржу, хамон, трюфельное мороженое – все в виде пены. Микроскопическими дозами. Весь обед, наверное, не потянул на одну порцию сахарной ваты – я имею в виду вес и объем, потому что калорийность и стоимость сравнивать смешно. Как и прочие затраты: каждая ложечка молекулярной пищи, даже если и не поражала вкусом (трюфельное мороженое, залитое горячим крем-супом из спаржи, было даже просто отвратительным), все равно – несла отпечаток творческой мысли, немалого труда и искусства.

Между прочим, я уверена, что если задуматься о такой вещи, как маржа – страшно люблю этот сочный термин, – то сахарно-ватный бизнес должен быть гораздо более прибыльным, чем спаржево-кулинарный. Меж тем творческая мысль посетила эту ниву лишь однажды – в момент изобретения соответствующего (нехитрого) механизма.

Самое трудное – оценить вкус сказочного лакомства: сладкий, приторный? отвратительный, восхитительный, подозрительный, никакой? Фокус в том, что сахарная вата вся сводится к невкусовым ощущениям. Она неприятно царапает рот, но прикольно тает. Прежде чем превратится в сладкие слюни, она, в общем, как-то тебя развлекает. А главное – ты идешь, а в руке у тебя сахарная вата, и ты ее ешь. Это мне объяснил мой Федор – потому что я такая тупая, что сама не могла догадаться. Вернее, я догадывалась, но только как бы наоборот: вид сахарной ваты и даже сама мысль о том, как она поскрипывает, и даже само сочетание этих букв и звуков – «сахарная вата», – от всего этого меня кидает в дрожь. Как бумагой по стеклу. Почти как пенопласт.

А некоторым вот – нравится.

Хотя я уверена: если бы я принялась забрасывать моего Федора сахарной ватой (ну, хотя бы покупать ее так же часто, как чупа-чупсы и шоколадные яйца), он бы ее возненавидел.

Вообще я не знаю, что это я так привязалась к этой вате. Может быть, потому что выпал наконец бело-ватный снег, выпал и растаял, а я сама не успела ему по-настоящему обрадоваться. Неужели это как-то связано с моей внезапно вспыхнувшей ненавистью к сахарной вате? Очень боюсь, что так оно и есть.

Вдруг поняла: я никогда уже, наверное, не смогу сорвать с карниза сосульку и с чистым, незамутненным удовольствием ее сгрызть.