Метод Ульриха Зайдля

Режиссер принял объяснения в любви от русских поклонников. Фото Reuters

В Московском музее современного искусства в рамках презентации книги Зары Абдуллаевой «Зайдль. Метод» прошла встреча с героем книги – австрийским режиссером Ульрихом Зайдлем. В лектории музея показали снятый в 1980 году документальный фильм автора «Метр в кепке», Абдуллаева охарактеризовала свою книгу как «признание в любви», а сам мэтр отвечал на вопросы без зауми и позерства, подчеркивая, что главное – быть верным самому себе. 

На встречу с одним из хедлайнеров австрийского кинематографа пришло столько журналистов, блоггеров режиссеров, сценаристов и просто почитателей автора трилогии «Рай», что мест в лектории банально не хватило. Ситуацию усугубили и вино с закусками: у стола, явно обгонявшего по популярности стенд с книгой Абдуллаевой, скопилось столько журналистов, что образовалась пробка, не дающая возможности пройти к креслам. Потому наиболее везучие, первыми вошедшие в зал, хватали стаканчик-два в руки, складывали в салфетки штрудели и спешно занимали места, чтобы, поедая сладости в ожидании режиссера, более не оборачиваться. 

Согласно формату, первым делом присутствующие должны были посмотреть фильм – документальную короткометражку Зайдля «Метр в кепке», снятую еще в 1980 году. Картина смогла ненадолго прервать бесчисленные разговоры как сидящих в креслах, так и прислонившихся к стенам журналистов. Однако сразу выявились и проблемы, сопровождавшие потом и выступления спикеров, – своеобразные акустические свойства лектория будто бы гнали звук кверху, к высоким потолкам. А потому и разобрать то, что говорилось на экране, а потом и со сцены, оказалось непросто. 

Тем не менее публике удалось прорваться сквозь акустические препоны и в полной мере оценить талант кинопостановки. Крепко сбитая социальная драма вызвала аплодисменты. Жизнь человека ростом в 1 метр 40 сантиметров была зафиксирована на камеру в излюбленной манере Зайдля: документальную подачу разбавляли чисто художественные приемы. В итоге и сюжет (особенно сильное впечатление производит финал), и подтекст (сложность адаптации, проблемы инвалидов и т.п.), и оригинальность (оператор снимает, как ужинает «метр в кепке», а когда тот отправляется танцевать с подругой – буквально залезает под стол), и юмор («Люблю на скорости входить в поворот. Чтобы покрышки скрипели, как у Никки Лауды, а люди шарахались», – говорит коротышка и садится в одноместную машинку для инвалидов). 

Но вот свет в зале снова зажгли, а зрители почувствовали какую-то неловкость, потому что продолжения события не получали. Зайдль застрял в московской пробке. Наконец вышли кинокритики Зара Абдуллаева и Антон Долин. Первая рассказала о том, как создавалась книга, призналась в любви к режиссеру и поведала, что нынешнее событие оказалось омрачено смертью австрийского документалиста Михаэля Главоггера, с которым Зайдль дружил и в свое время работал. 54-летний Главоггер скончался в Либерии на съемках нового фильма: заболевшего малярией режиссера лечили от тифа. Долин рассказал, как непросто в России выпустить книгу о кино – как мало людей этим занимаются и насколько неблагодарное это дело. Во время сколь искреннего, столь и внушительного монолога Абдуллаевой появился и сам Ульрих Зайдль. 

61-летний режиссер смотрелся уверенно и спокойно. Киношность чувствовалась во всей его внешности: легкая неаккуратность, щетина, руки за спиной, манера держаться – чуть отстраненно и прохладно, но достаточно улыбчиво и вежливо, чтобы вызывать доверие и сохранять контакт с публикой. На вопросы отвечал подробно и развернуто. Можно даже сказать, сдержанно, учитывая содержание реплик из зала. Когда кто-то сказал: «На мой взгляд, у вас много общего с Михаэлем Ханеке», – режиссер произнес достаточно долгую речь, смысл которой заключался в одном слове: «ничего». Его метод – импровизация, которая закладывается еще на стадии написания сценария: диалогов нет, есть ситуации, в то время как Ханеке контролирует все от начала до конца. 

Этот тотальный (пожалуй, даже тоталитарный) контроль нашел отражение в другом вопросе: тоталитарные монологи – задумка? Зайдль отвечает: белые женщины действительно разговаривают с чернокожими мужчинами в повелительном наклонении (ссылка на «Рай: Любовь»), в Австрии нет лагерей для растолстевших детей (ссылка на «Рай: Надежда») – но такие есть в США, и там похудение достигается за счет дисциплины и жесткости. Суммируя выражения режиссера, можно было бы прийти к простому ответу на вопрос («Да»), однако Зайдль держался тактично. «Как вы оцениваете состояние в России?» – спрашивают из зала. Ответ аккуратен: «Я не слишком хорошо знаком с реалиями, чтобы судить». 

Манера и методология съемки стали самыми интересными темами разговора. Реализм на грани с натурализмом режиссера, по его словам, привели к тому, что к нему приклеился ярлык «социальный порнограф». Визуальный аспект для австрийца важнее сюжета – взгляд на мир превалирует над подтекстами. «Сначала я хотел быть оператором», – признался Зайдль. И продолжил: начав работать как документалист и уйдя в игровое кино, он выработал собственный киноязык на стыке этих двух форм кинематографа. 

Верность себе – так, пожалуй, можно охарактеризовать принцип австрийца. И не только в кино. Кино – это просто способ самовыражения. «Я подвожу действительность под искусство», – говорит режиссер. Режиссура – это, в конце концов, профессия. Со временем Зайдлю стала важна и содержательная сторона, и только как режиссер он мог объединить картинку и историю. Заниматься чем-то еще он не мог – это было единственным, что у него получалось.