Марина Гайкович Гидон Кремер свой юбилей празднует без всякого официоза: никаких тостов и речей, только сцена и музыка. Его последний концерт, анонсировавшийся как юбилейный, ничем особенным не выделился. Разве только тем, что Кремера мы уже очень давно не слышали с камерной программой, тем более в паре с его старинным (как говорится, со школьной скамьи) партнером Олегом Майзенбергом. Но к юбилею это не имеет никакого отношения.
Программа выступления окончательно сформировалась, похоже, в последний момент: за месяц ее еще никто не знал, за две недели были заявлены имена Шуберта, Бартока, Энеску и Регера, но в конце концов все сложилось, по большому счету, в шубертиаду, поскольку собственно дуэтная часть концерта была посвящена Шуберту, а в сольной прозвучали скрипичная соната Бартока и фортепианная Берга.
Когда слушаешь солидных представителей русской школы, каждый раз испытываешь одни и те же чувства – облегчения («все-таки еще существует») и сожаления («что же будет дальше?»). Оба исполнителя обладают тем, что мы привыкли приписывать нашей школе, а именно звукоизвлечение и чувство стиля. Звук у обоих – мягкий, теплый, сочный, оба одинаково чувствуют музыкальное движение, что идеально завершает и без того слаженный ансамбль.
Шуберт в исполнении зрелых мастеров – явление необычное. Легкие изящные линии, прозрачность фактуры, никакого драматического нажима и тем более трагизма – ни в соль-минорной сонате, ни в вариациях, хотя «Засохшие цветы» у Шуберта – трагическая кульминация цикла. В общем, исполнители интерес публики не подогревали ни громогласными фортиссимо, ни ложными жестами. Девизом их Шуберта стала разнообразнейшая палитра полутонов в настроениях и красках – то есть то, что, возможно, следует понимать как ранний романтизм, представителем которого Шуберт и является.
Скрипичная соната Бартока, исполненная Гидоном Кремером, продолжает линию интересов скрипача, связанных с работой, которую он завершил в прошлом году, – запись всех сонат и партит Баха. Одну из баховских сонат слушал уже больной Бела Барток в исполнении Иегуди Менухина, после чего написал для скрипача трагическую сольную сонату, прообразом которой стали сольные скрипичные сочинения Баха; особенно это слышно в первой части, напоминающей знаменитую Чакону. Кремер исполнил это сочинение с максимальной долей погружения в высокую философию этой музыки.
Майзенберг, в свою очередь, остановил выбор на фортепианной Сонате Альбана Берга. В первом опусе будущего реформатора еще отчетливо слышны позднеромантические гармонии, но в исполнении Майзенберга было подчеркнуто, что перед нами отмирающий стиль, пианист старался проявить рафинированные элементы музыкального языка позднего Берга.
