Страсти не на шутку

Пасхальный фестиваль окончательно приобрел реноме культового культурного мероприятия: такого количества политического (Германа Грефа, например, автор этих строк в концертных залах еще не встречала) и светского бомонда Большой зал не видывал давно. Но, надо признать, от тусовки этот бомонд качественно отличался – одно присутствие в зале Александра Соколова и Михаила Швыдкого одновременно (что не так часто бывает) говорит само за себя, об остальных представителях музыкальной и прочей творческой элиты умолчим, одно перечисление фамилий займет слишком много драгоценных газетных строк. Тем более что их хотелось бы потратить по прямому назначению, а именно на повествование о настоящем музыкальном событии, которое сотворили главные участники этого праздника – Валерий Гергиев, оркестр Мариинского театра и греческий скрипач Леонидас Кавакос.

Итак, если обойти представительские речи в исполнении мэра Москвы, председателя ФАК и архиепископа Истринского Арсения, Пасхальный фестиваль в этом году открылся Скрипичным концертом Чайковского. Святая святых русской музыки и завсегдатай консерватории (только на одном финале Конкурса Чайковского он звучит восемь раз, не говоря уже о репертуаре студентов), Скрипичный концерт прозвучал в исполнении заграничного музыканта, что рождало подозрения, которые, впрочем, оправдались на самую малость. Леонидас Кавакос, подаваемый маэстро Гергиевым как «восходящая звезда, которой надо дать дорогу», оказался не только скрипачом с феноменальной техникой, победившим в нескольких труднейших международных конкурсах, но и отменным музыкантом, иначе вряд ли ему бы предложили возглавить оркестр Camerata Salzburg (вспомним, что сменил он на этом посту самого Роджера Норрингтона). С технической точки зрения Концерт Чайковского в исполнении Кавакоса был образцовым – предельно филигранная работа, когда, несмотря на быстрый темп, слышна каждая нотка в пассаже, каждый флажолет и мельчайшая деталь. Правда, местами Кавакос был несколько статичен, и тогда казалось, что он просто играет виртуозную пьесу, но отдельные лирические фрагменты первой части и элегическая песня во второй были все-таки редчайше певучи и музыкальны.

Музыка к балету Стравинского «Петрушка», прозвучавшая во втором отделении, не стала откровением – то, что Стравинский особенно удается Валерию Гергиеву, известно доподлинно, на опыте фестивалей прошлых лет, в программе которых пара опусов композитора всегда присутствовала. Причем одинаково хороши в его исполнении как колористическая роскошь и необузданность ранних опусов, так и неимоверные фактурные комплексы более поздних, снабженные к тому же колоссальной сложностью содержания.

Нешуточные страсти внутри любовного треугольника (Петрушка–Балерина–Арап), разыгранные на масленичном балагане, прозвучали в исполнении Мариинского оркестра почти как в театре – можно было «разглядеть» и пеструю толпу, и балаган, где царят кукольные страсти – ненатуральные, неживые, полные изломанности линий и тембровых сюрпризов. Благо что небольшие, но заметные помарки духовых «на ровном месте» (в танце Балерины, например) компенсировались тонкой звуковой палитрой в сцене ярмарочных гуляний. В исполненном на бис фрагменте из балета «Жар-птица» оркестр достиг немыслимой искусности звучания, тончайшим пианиссимо буквально заворожив слушателя.