Мне страшно

Елена Образцова – точное попадание в образ, чего не скажешь о Бадри Майсурадзе. Сцена из спектакля «Пиковая дама».
Фото Дамира Юсупова (Большой театр)

В Большом театре – большой дебют: Валерий Фокин и Михаил Плетнев поставили одну из самых гениальных опер русской классики – «Пиковую даму» Чайковского. Пожалуй, в Большом добрались до последнего из долгожителей основной сцены: старой постановке Леонида Баратова, которую дважды возобновлял Борис Покровский, больше шести десятков лет.

Открывается занавес: зрители разве что не чувствуют запах Петербурга, так чутко передают декорации туманную, хранящую неведомую тайну и вместе с тем удушливую атмосферу города Достоевского. Четыре ряда колонн разделяет балкон с кованой решеткой, подсвеченный белым светом задник. Звучит увертюра, и начинает путь к смерти Герман: по мосту движется черная фигура с выразительным профилем, и все происходящее напоминает ожившие гравюры или черно-белые иллюстрации к пушкинским рассказам. Хотя еще один цвет, который сыграет роковую для всех роль, присутствует: при определенном освещении пол становится насыщенно зеленого цвета, цвета сукна на игорном столе. Да в интермедии добавится немного золота – в ожидании Императрицы.

Колонны и балкон вызывают в памяти недавнюю постановку «Евгения Онегина» в Музыкальном театре им. Станиславского и Немировича-Данченко: здесь декорации по эскизам отца делал Александр Боровский, он же стал автором декораций и в «Пиковой даме». Задник меняется на фасады домов, стены казармы или рисунок рубашки игральной карты.

Опасность заигрывания с балконом продемонстрировала упомянутая постановка «Онегина» – он, с одной стороны, спасает, когда нечего сказать, с другой – сковывает. Действие в результате может происходить на балконе и под ним, но особого драматургического решения, где можно было бы обыграть два пласта, нет. С балкона зрители наблюдают пантомиму в третьей картине, на балконе появляется призрак Графини в пятой и, конечно, в седьмой картинах. Разве что встреча Германа и Лизы состоялась только в музыке, на сцене их судьба была предрешена: Лиза оставалась на верхнем ярусе, Герман – на нижнем, разделенные навсегда кованой решеткой.

Валерий Фокин в отличие от многих своих коллег из драмтеатра понял главное – в опере надо исходить не из сюжета, а из музыки, партитура говорит подчас гораздо больше, чем персонажи, а то и вовсе другое, выявляя истинный смысл происходящего. В «Пиковой даме» для Фокина не важен задний план и точные приметы Летнего сада и набережной Фонтанки, не важны метеорологические явления в виде грозы и хлопьев снега, важно вывести на первый план загадку, мистериальность истории Пушкина–Чайковского – наверное, то, что в наивысшей степени характеризует загадку русской души. Когда заряд одержимости Германа способен на расстоянии попасть в нервные тела и души Графини и Лизы: и вот одна, опытная и властная, уже боится, а вторая – боится и уже любит.

Но задуманное режиссером должно быть прочитано зрителем не в буклете, оно должно впитываться с каждым движением артиста, а в случае с музыкой «Пиковой дамы» – с каждой нотой. Донести до слушателя гениальность опуса Чайковского и вместе с тем раскрыть задачу режиссера способны только большие певцы.

Первая картина. Первая встреча героев: Чайковский пишет квинтет, раскрывающий суть происходящего. «Мне страшно», – произносит каждый из них. А слушателю в зале смешно, потому как вместо ансамбля, от которого должно повеять холодом, слышна лишь невнятица. Мне, автору этих строк, в этот момент стало страшно. От того, насколько худосочна оперная труппа Большого, особенно если учесть, что большая часть задействованных в «Пиковой даме» – приглашенные артисты. Татьяна Моногарова (Лиза), похоже, остается в образе Татьяны Лариной из прошлогоднего «Онегина», впрочем, к Лизе ее боязливость и нервозность подходят. Теплое меццо Анны Викторовой (Полина) выгодно оттеняет Моногарову. Стопроцентное попадание в образ у Елены Образцовой – в ее игре и властность, которой так хотел Фокин, и страх. Особенно удачно решена ее встреча с Германом в четвертой картине, где Графиня, оставаясь во власти воспоминаний молодости, словно позабывшись, воспринимает Германа как очередного партнера.

Единственное светлое пятно состава – Василий Ладюк (Елецкий), обладающий красивым, благородным голосом, и к тому же продемонстрировавший идеальную работу над музыкальным и образным строем своей партии.

Бадри Майсурадзе, хоть и обладает голосом, способным вытянуть партию Германа, не позаботился о том, чтобы эту партию выучить, он не понимает, о чем он поет. Эта партия – одна из самых сложных в оперном репертуаре, требующая вдумчивой и долгой работы. Найти певца, способного ее исполнить, – задача труднейшая. В Большом театре нашелся свой Герман. Но какой! Ключевая фигура в опере, любимый персонаж Чайковского только передвигается по сцене, не пытаясь на минуточку задуматься о сути происходящего. Противоречивости, которой так хотел от этого персонажа Плетнев, борьбы между страстной влюбленностью и сумасшествием алчного игрока, просветления в конце, да еще такого, от которого у слушателя покатятся слезы, и близко не было. Момент в шестой картине, где происходит кульминация трагедии, когда после жаркого любовного дуэта Герман вдруг вспоминает о тайне трех карт и рвется в игорный дом, решен до примитивности просто: Майсурадзе изображает Наполеончика. Банальное восприятие сумасшедших.

Впрочем, настоящая психологическая драма, настоящие чувства, настоящий театр, наконец, в этой постановке есть: все происходит в оркестре под руководством Михаила Плетнева. Нежность первого чувства, ужас, боль, страдание, насмешка, страсть, неумолимое движение роковой силы и просветление, катарсис в финале – все это можно почти осязать.