Хлестакова помиловали

В Камерном музыкальном театре под руководством Бориса Покровского прошла премьера оперы «Ревизор», написанной композитором Владимиром Дашкевичем в соавторстве с либреттистом Юлием Кимом.

Так сложилось, что Покровский в своем театре поставил практически все оперы на гоголевские сюжеты – «Шинель» и «Коляску» Холминова, «Сорочинскую ярмарку» и «Женитьбу» Мусоргского, «Нос» и «Игроков» Шостаковича. «Мертвые души» Щедрина он ставил в Большом театре, а вот к знаменитому «Ревизору» композиторы не подступались. И, как сообщает пресс-релиз, Покровский обратился к Владимиру Дашкевичу. Результат этой работы можно было лицезреть 21 и 23 декабря, опера идет в постановке Ольги Ивановой. Борис Александрович Покровский присутствовал на премьере.

Собственно премьера «Ревизора» прошла летом 2007 года в Новосибирске, но, по свидетельствам очевидцев сибирской премьеры, в Москве представлен совсем другой спектакль. Там были мощные хоры, здесь – пространство не позволяет, там был чуть ли не библейский сверхсюжет, черт и расправа над Хлестаковым, здесь – хеппи-энд (для Хлестакова, конечно), классическое «чему смеетесь?», немая сцена – в общем, все как полагается. С одной только оговоркой, но весьма существенной. То, что увидели и, самое главное, услышали московские зрители, совсем не похоже на оперу. Яркие, легко ложащиеся на слух, обаятельные мелодии Дашкевича, собаку Баскервилей съевшего на кино- и театральной музыке, преимущественно куплетное строение номеров, обилие танцевальности (вплоть до канкана), грамотное соотношение гротеска и лирики представляют нам чистой воды водевиль – уже с самого начала, когда сцена игры в карты с пехотным капитаном изображается в танцевальном номере (в фатальных черно-красных тонах). Водевиль, впрочем, в постановке и исполнении не был «дожат»: целое не выстроено, из режиссуры запоминаются отдельные эпизоды, а исполнителям не хватило четкости движений и драйва. Так, оригинально заканчивалась сцена вранья Хлестакова (Борислав Молчанов): над сценой вырастал огромный фельдмаршальский мундир. Удачно было найдено решение и в арии страха Городничего (Алексей Мочалов), когда тот рассуждает о власти в ночной сорочке и колпаке. Наконец, номер с взятками был решен как занятие в балетном классе, где каждый из чиновников по очереди вставал к станку, где упражнялся Хлестаков.

Кроме того, сокращенный вариант новосибирской версии оставил много вопросов – некоторые персонажи совсем не были раскрыты, и если бы на Держиморде не было полицейской формы, его определить было бы невозможно (то же самое с Земляникой и Ляпкиным-Тяпкиным). От Гоголя это сочинение отличает только образ Марьи Антоновны (Елена Андреева): авторы спектакля усилили лирическую линию, и дочь городничего вышла чуть ли не единственным разумным существом во всем этом балагане лицемеров и пройдох. Она наивна, но единственная заметила, что Хлестаков, вещая о своей дружбе с Пушкиным, тычет в портрет Гоголя. А Гоголь (его огромный портрет составляет практически единственную декорацию) молчаливо наблюдает за происходящим водоворотом событий и характеров, который сам же и закрутил. И должен констатировать, что время идет, а события, к сожалению, разворачиваются каждый раз по намеченному им сценарию.