Виталий Нуриев В Париже продолжает работу выставка «Соц-арт: политическое искусство в России с 1972 года». Французам нравится.
Жизнь в Париже стремительно несется вперед, навстречу рождественским праздникам. Кто-то вовсю обсуждает грядущие выборы мэра, кто-то завороженно листает новый календарь Пирелли. Однако чем бы ни тешил себя француз, душа его по-прежнему просит чего-то особенного. В результате интерес к нашему соц-арту не ослабевает. И, может быть, как раз сейчас интерес к арт-направлению, возникшему в 70-е годы в Советском Союзе (и как говорят почти все французские источники, «получившему самое оригинальное развитие со времен авангардистов 20-х годов прошлого века»), освободился от первоначального скандального налета.
На последней неделе октября, когда выставка «Соц-арт: политическое искусство в России с 1972 года» открылась в галерее «Мезон Руж», она привлекла множество посетителей. Тут были как специалисты, так и люди, иногда совсем далекие от России, ее истории и соц-арта как отдельного и особого направления, которое в какой-то мере противопоставляет себя американскому поп-арту. Запрет на вывоз из России некоторых «слишком откровенных» объектов, широкая огласка во французской прессе сыграли свою роль.
Познакомиться с особым пластом советского искусства приходят разные люди, в основном все-таки русские, так или иначе связанные либо с эпохой, либо с Россией, куда волей судьбы им уже не к кому возвращаться. И французы приходят. Да и нельзя не прийти, когда газеты и журналы, ответственные за культурный сегмент, ярко живописуют выставку «советских нонконформистов».
Культурный обозреватель издания «Paris. Evous» Елена Волошина пишет, например: «Соц-арт – искусство, которое ни в коем случае нельзя назвать искусством примитивным. «Соц.» – русское сокращение от «социалистический». Но, казалось бы, зачем опять говорить о социализме и социалистическом искусстве? Нет, давайте поближе посмотрим: получается, это искусство, как раз отрицающее социализм в его одиозных проявлениях и использующее в качестве основного орудия все ту же пропагандистскую риторику, которая приобретает в новом оформлении совершенно иное звучание».
Елене по-своему вторит критик из еженедельника Telerama (аналог русской «Афиши») Оливье Сена. Он рассказывает будущим посетителям, что происходит с искусством, когда прекрасное попадает в руки правящего режима. «Политика и искусство, – говорит он, – вряд ли могут ужиться. Речь же идет о разном восприятии окружающего: для политики нет человека, есть масса, для искусства - наоборот. Вот почему государство просто не компетентно в вопросах искусства. В то же время художник – не больший политик, чем обычный гражданин... Сталинский реализм на корню уничтожил авангардистов. И чтобы появилось хотя бы что-то, отдаленно напоминающее их по силе голоса, пришлось ждать 1972 года... Хотя, откровенно говоря, вне политического контекста произведения соц-арта кажутся банальными, простецкими и иногда просто грубыми, за исключением, может быть, некоторых».
Artcult («Арткульт») идет дальше и увязывает содержание выставки с русской современностью, интерпретируя ее, как водится, на свой, французский манер: «Этот способ – разоблачать с помощью искусства – вызывает такое же раздражение у власти, как и статьи некоторых журналистов, высказывающихся против войны в Чечне. Само собой разумеется, рисовать карикатуры на политических деятелей и сейчас в России все так же рискованно, несмотря на капитализм по-китайски, правда, именно там демократия остается идеалом, весьма далеким от реальности».
Французы читают и приходят. Уходят довольные, хотя признаются, что «понятно, к сожалению, не все. Хочется побольше объяснительных материалов на французском». Спрашивают книгу отзывов, чтобы оставить благодарственную надпись. Ее нет – волевым решением изъята из обращения. Печальный опыт предыдущей выставки: антисемитские ругательства были почти на каждой странице, повторять эксперимент не хочется.
Париж
