Жужа возбуждает!
Фото предоставлено пресс-службой Театра музыкальной комедии
Венгры не зря считаются главными специалистами в жанре оперетты. Этой осенью петербургский Театр музыкальной комедии отметил 80-летие фестивалем лучших спектаклей и грандиозным гала-концертом под управлением австрийского дирижера Питера Гута, в котором вместе с российскими артистами приняли участие венгры, чехи и румыны. С 2008 года Театр музыкальной комедии вошел в состав Европейского союза музыкальных театров. Большая часть коллекции новых постановок этого театра создана при участии венгерских, австрийских, бельгийских режиссеров. Но подавляющее большинство премьер – копродукции с будапештским Театром оперетты. Фавориткой петербургских опереттоманов с недавних пор стала примадонна этого театра – сопрано Жужа Калочаи. О том, чем опера отличается от оперетты, сколько в ней должно быть секса и к кому певицу ревнует муж, Жужа рассказала по-опереточному легко корреспонденту «НГ» Владимиру Дудину.
– Вы не возражаете, когда вас называют примадонной?
– Примадонной я бываю по вечерам – с семи до десяти. Но в моей семье примадонна – это мой муж, которому я поклоняюсь.
– Он тоже певец?
– Нет, он делает люстры в старинном стиле. Мне кажется, что он нашел бы себе хорошее применение здесь, в Петербурге, где так много соответствующих интерьеров. Один из них мне запомнился в магазине «Елисеевский» на Невском, который, к сожалению, до сих пор находится на реставрации. Я мечтаю снова попасть туда, чтобы увидеть пышные люстры и роскошную декоративную отделку.
– У вас очень эффектное имя, и оно очень подходит жанру оперетты.
– Признаюсь, я ношу имя мамы. У меня могла бы быть фамилия Молнар, которая очень нравилась, и мне были бы открыты все двери, поскольку эта фамилия благородного происхождения. Но когда я только начала карьеру в оперетте, в Венгрии уже была примадонна по фамилии Молнар старше меня. Фамилия же Калочаи – от названия города, который знаменит самым популярным сортом паприки. А паприка, перчик очень подходит оперетте. Моим именем не так давно назвали один из концертных залов в Венгрии. От этого известия мне стало немного не по себе, поскольку до сих пор казалось, что имя человека обычно присваивают тогда, когда его уже нет в живых.
– Но вы не одиноки: именем Валерия Гергиева, который, как известно, жив и здоров, названо училище во Владикавказе.
– Вы меня успокоили.
– Кто был вашим кумиром?
– Ханна Хонти, у которой я училась и которая приезжала в Советский Союз. Ее имя у всех ассоциировалась с опереттой. Она была своего рода торговой маркой.
– Как сегодня Анна Нетребко для оперы?
– Да, с разницей в 100 лет.
– Что больше любят венгры – оперетту или оперу?
– У каждого жанра есть своя публика. Но мало тех слушателей, которым бы нравилось и то и другое.
– Почему любители оперы обходят стороной оперетту?
– Я бы не стала называть их снобами. Но вспомните Монтсеррат Кабалье, которая начинала карьеру с «Веселой вдовы», или Пласидо Доминго, который блистал в «Стране улыбок». Оперный гала-концерт всегда выигрывает, когда в его финале звучит номер из оперетты, который только подчеркивает большой успех. У меня есть родственники, которые долгое время ходили только в оперу и на симфонические концерты, пока не попали на оперетту с моим участием и не поняли, что и оперетта тоже может быть исполнена очень хорошо. От многих оперных певцов я слышала, что оперетту петь тяжелее, чем оперу. В оперетте нужно не только петь и танцевать, но еще и много говорить.
– Оперным солистам тяжело в оперетте, а опереточным в опере?
– Тоже непросто. Это совершенно разные жанры. В опере все время умирают, а в оперетте – никто и никогда: все получают свое счастье.
– В оперетте все балансирует на грани пошлости, хотя оперетта – очень остроумное искусство...
– Что до пошлости, то она почему-то очень нравится мужчинам. Я не раз видела в зале больших политиков, которые после тяжелых переговоров отплясывали оперетту. Еще скажу, что в оперетте нельзя играть напряженно – это сразу бросается в глаза, и исполнение резко теряет в цене. В оперетте ведь по-прежнему живы разные амплуа – субреток, буффо, бонвиванов...
– Оперетта должна нравиться современным бизнесменам, потому что в каждой присутствует тема капитала, богатства.
– Но оперетта создает иллюзию счастья и тем, у кого денег нет.
– На ваш взгляд, сколько лет идеальному зрителю оперетты?
– От 16 до 80. До 16, наверное, не стоит, потому что иногда мы целуемся. Когда мой сын в четыре года увидел, как я целуюсь на сцене, у него возник серьезный вопрос. Это произошло в Японии, во время «Веселой вдовы». Мальчика пришлось увести со спектакля, потому что он начал возмущенно кричать. После спектакля он спросил: «Мама, почему ты целуешься с кем-то еще, кроме папы?» Я нашла такое объяснение: «Нет, я вовсе не целовалась – мой партнер только открыл рот, а я наклонила к нему голову, как в цирке, – как дрессировщик, кладущий голову в пасть льва. Тебе только показалось, что мы целовались. Ты понял?» Он кивнул, но все же уточнил: все-таки почему я целовалась? Вероятно, мы делали это с коллегой слишком убедительно.
– По Станиславскому.
– Именно!
– А муж как относится к вашим поцелуям на сцене?
– Когда целуюсь – ничего, но когда меня берут за руки – не переносит этого.
– Привык?
– Нет, конечно. Но если смотреть в корень проблемы, то он ревнует не к бонвиванам, а к работе, которая отрывает меня от семьи. Нам нечасто удается устраивать семейные праздники. В оперетте как в армии: начинается «война», значит, надо идти воевать.
– Насколько сексуальной должна быть оперетта?
– Ровно настолько, чтобы возбудить фантазию у зрителя. Оперетта – не вульгарный жанр, она лишь вызывает аппетит, усиливает его. Поэтому приятного аппетита!
– Как бы вы стали приглашать зрителя, который еще ни разу не был в оперетте?
– Я бы ему сказала, что, если он хочет веселого вечера, после которого будет возвращаться домой с песней на устах, а потом проведет такую же приятную ночь, пусть приходит в оперетту. А аппетит я вызову.
Ольга Соловьева 
