Наталия Звенигородская
До двенадцати еще почти четыре часа.
Фото предоставлено МТФ им. А.П. Чехова
Всемирно знаменитый английский хореограф Мэтью Боурн в России прославился благодаря Чеховскому фестивалю. В течение нескольких лет самыми громкими событиями фестиваля становились его изысканная «Пьеса без слов», «Лебединое озеро», где лебеди – мужчины, и «Портрет Дориана Грея», где лорд Генри – женщина. На этот раз Боурн и его труппа New Adventures привезли в Москву трехактную «Золушку».
Приехать в Москву с «Золушкой» – все равно что в Тулу со своим самоваром. Именно здесь, на сцене Большого театра, в победном 1945-м состоялась премьера балета Сергея Прокофьева. Воображение поражало созданное балетмейстером Ростиславом Захаровым и художником Петром Вильямсом пышное зрелище, так созвучное настроениям страны, одержавшей Великую Победу. Мэтью Боурн пошел дальше. Прочитав о том, что Прокофьев писал музыку в начале 40-х, перенес действие в эпоху Второй мировой. Ему тоже было что вспомнить. Дедушка и бабушка много рассказывали будущему хореографу о страшных налетах в лондонском Ист-Энде.
У балетных Золушек разные судьбы. С начала XIX века кто только (включая Шарля Дидло, Мариуса Петипа, Рудольфа Лабана или Михаила Фокина) не заставлял их танцевать. И у версии Прокофьева за 60 с лишним лет каких только интерпретаций не появилось. Попадала Золушка в игрушечный магазин, в Голливуд, на одинокую звезду, в публичный дом. Да и чему удивляться? Бродячий сюжет о превратившейся в принцессу замарашке за столетия обошел Землю во множестве вариантов. В Древнем Китае, пока героиня праздновала свадьбу, ее мачеху и сводных сестер забивали камнями. В Северной Европе сначала беднягам, чтобы втиснуть ногу в туфельку, обрубали то палец, то пятку, а после их ослепляли и пороли. У итальянской Золушки сестер оказывалось целых шесть, а злую мачеху она приканчивала сама. В разные эпохи и в разных странах Золушки выходили замуж за принцев, военачальников и даже за фараона. На этом фоне прославившийся своими эпатажными трактовками классики Мэтью Боурн выглядит вполне традиционно. Если потерявшая сандалию красавица могла быть греческой куртизанкой в египетском плену, то почему бы пару тысячелетий спустя ей не сделаться девушкой английского летчика в разбомбленном нацистами Лондоне?
Под звуки увертюры на прозрачный занавес у авансцены проецируется английский учебный фильм о том, как вести себя во время бомбежки. А следом зритель видит надпись: New Adventures production presents. Кино – иллюзион, способный соединить сказку и войну. Кино 40-х – жанр, избранный Боурном. Безбожный наигрыш, наивное морализаторство, эффектные виды. Чулок со стрелкой, каблук высокий.
Действующие лица: отец Золушки – калека в инвалидном кресле, мачеха – неудовлетворенная стерва, две кривляки-сестры, три брата-недоросля. А также офицеры, пожарные, шлюхи, сутенеры, уличные воришки и другие. Все в стильных костюмах, всё – в стильных декорациях (благодаря сценографу Лезу Бразерстоуну и художнику по свету Нилу Остину). Под роковым № 12 – квартира в цвете остывшей золы. Бедная падчерица терпеливо сносит издевательства, но не прощает родне жестокости к невесть откуда явившемуся раненому летчику. Прихватив туфли в блестках, уходит за ним в дымную ночь и попадает под бомбу. Феи в балете нет, но есть Ангел (в белом костюме и пергидрольном парике, ужасно напоминающий Бориса Моисеева). Он оживляет Золушку, а затем и раскиданных ударной волной жертв разбомбленного кабаре «Кафе де Пари». Золушка в роскошном платье, какие бывают только в мечтах да в кино 40-х. Она находит своего летчика целым и невредимым. За окнами воет сирена, а в волшебной стране танцуют и пьют коктейли. Офицеры-отпускники жуют жвачку и ухлестывают за воскресшими леди. Лишь для того, впрочем, чтобы не так очевиден был их живой интерес к джентльменам. Вертлявые леди кокетливо поджимают ножки и губки. Влюбленных без конца отвлекают, но им все же удается проснуться в одной постели – здесь же, у горящей кабаретными огнями лестницы. Герой смятен, что дама с собачкой. Золушка в кружевном исподнем мечется среди вальсирующих. И тут бьют часы. Мачеха стреляет в конферансье, перебив ему обе ноги, из-за чего тот немедленно обращается ее мужем-калекой (читай – кучер превратился в крысу). От взрыва рушатся стены и балки (самый крутой спецэффект в спектакле), а Золушка по-прежнему замертво лежит на лондонской мостовой. В одной туфельке. Бегая по городу со второй, ее пилот уличных девок на потом не оставляет, но попадает в переделку и, избитый, оказывается в том самом госпитале, куда доставили его единственную. Пока мачеха пытается задушить Золушку подушкой, летчика лечат электрошоком. Но все кончается хорошо. Как положено – поцелуем в диафрагму. Злодейку арестовали, сестры и братья покаялись. Очнувшийся на мгновенье отец благословил молодую чету, отбывшую в светлое будущее со станции Паддингтон от платформы под роковым № 12.
И не беда, что хореография бледна и однообразна, что образы шаблонны, а с музыкой (несмотря на вскрытые купюры и технологию surround sound) Мэтью Боурн так и не совладал. Что вместо так любимой им человеческой истории получился бал бракованных марионеток. Зато добро победило и зло наказано. Ведь и Шарль Перро завершал свои сказки доходчивой моралью. Может, и впрямь пришла пора снова объяснять людям, что хорошо, а что плохо?
