Илья Кукулин -РОМАНУ "Казус Кукоцкого" предпослан эпиграф из Симоны Вейль: "Истина всегда на стороне смерти". Что для вас означает эта фраза?
- Для меня очень большое значение имеет уже сама личность Симоны Вейль. Когда-то в самиздатские годы мне в руки попал перепечатанный на машинке чудовищно сделанный перевод ее книги "Тяжесть и благодать". Это была для меня совершенно неизвестная фамилия, и, честно говоря, я и до сих пор немного прочитала из тех шестнадцати или двадцати томов, которые написала эта замечательная женщина - философ, социолог и еще много чего. Французская интеллигентка еврейского происхождения, которая закончила Сорбонну, училась у лучших философов, а потом ушла в рабочее движение. Это все было в 1930-е годы. В какой-то момент жизни она пережила христианское обращение, но, так сказать, частичное: она так и не была крещена. Трудно точно сказать почему. Может быть, потому, что она была по своей первоначальной специальности исследовательницей античности и воспринимала полный переход в христианство как слишком резкий разрыв с античностью...
- А может быть, потому, что она была радикальной максималисткой и считала, что крещение - это приобретение привилегии перед другими людьми, а она ни на какие привилегии не имеет права?
- Так или иначе, она жила очень высокой жизнью. Когда фашисты оккупировали Францию, она уехала в Англию. Она была больным человеком, у нее был туберкулез. Она знала про уничтожение евреев в концлагерях. И она считала, что не смеет есть больше, чем лагерная пайка. В Англии тоже были годы довольно голодные, но все же можно было есть больше. Она взяла на себя этот подвиг и умерла от голода. Может быть, этот подвиг был ей не по плечу, а может, это и было ее назначение в жизни?
В ее книге "Тяжесть и благодать" идет постоянно напряженный и трагический разговор об оценке жизни. Как ее оценивать, как оценивать наш опыт. На одной из страниц я и нашла эту фразу: "Истина лежит на стороне смерти". Здесь, в рамках нашей реальности, мы не можем оценивать ни события, которые с нами происходят, ни движения, которые мы совершаем. Только некоторый взгляд из-за пределов жизни дает возможность ее оценить подлинной оценкой. Для меня это близко тому, что говорил апостол Павел: "Теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло, гадательно, тогда же лицом к лицу" (1-е к Коринфянам, 13, 12), - и мы понимаем, о каком времени он говорит "тогда же". Собственно, это та же самая мысль, высказанная в другой форме. Именно эту попытку я и сделала в романе: найти некоторую точку понимания, которая располагается вне пределов нашей реальности.
- У вас в романе очень много говорится о зависимости героев от внешних факторов: от социальных, от генетических, от происхождения, от обучения┘ Это что, внутренний конфликт в романе?
- У меня есть простодушные читатели, которые говорят: вы написали роман об абортах. Нет. Конечно, я писала роман о свободе. Но о свободе невозможно говорить как об абстрактном понятии. Для живущего человека свобода - это всегда личное действие в данных обстоятельствах. И для меня, если хотите, "Казус Кукоцкого" - это исследование возможности реализовывать свободу в очень жестких тоталитарных условиях.
- В "Казусе" встречаются описания генетических открытий, показывающие ваше биологически-исследовательское прошлое. Например, особый вид яйцеклеток, который открывает главный герой романа Павел Кукоцкий, - после чего выясняется, что занятие сексом в определенное, астрономически вычисленное время позволяет завести ребенка супружеским парам, страдающим многолетним бесплодием┘ Это намеки на реальные медицинские открытия? Или научная фантастика?
- Скажем так. Были работы Чижевского о биологических ритмах, я там на них ссылаюсь. Но вот собственно идея сверхбыстро делящихся яйцеклеток - это научная фантастика "на тему". Сама идея, по моим представлениях, не совсем нелепая, в пределах возможного. Не чистая фантастика.
- В своих произведениях вы нередко обращаетесь к описанию 1950-1960-х годов, когда, вероятно, существовала компания ваших родителей. Примеривали ли возможность существования в этой компании?
- Нет, тут другой внутренний ход. С ранней юности в моем окружении были люди возраста не моих родителей, а дедушек и бабушек. Это люди, рожденные в начале ХХ века или конце XIX. У меня были старушки-подружки. В срединные годы своей жизни я поняла, что меня к ним именно тянуло, мне с ними было интересно. Это были как раз люди, сильно отличающиеся от поколения моих родителей. Мои родители - папа родился в 1916-м, мама - в 1918-м┘
Это очень изломанное поколение. Для того чтобы обретать по крохам капельки свободы, им нужно было проходить через очень тяжелый опыт. Оба моих родителя были учеными: мама - биохимик, отец - инженер по сельскохозяйственным машинам. Оба - со степенями. Наука казалась наиболее свободной зоной деятельности. Ну пока вы не становились генетиком или кибернетиком в 40-е годы. Потом стало понятно, что и тут свобода сильно ограничена. И в этом смысле мой интерес скорее был обращен к людям более старшего поколения, и от них я получила бесконечно много. Моя бабушка с маминой стороны окончила гимназию. Хорошо окончила, с золотой медалью. До конца жизни помнила французский и немецкий, хотя говорить на них было особенно не с кем. Потом родилась моя мама. И всю оставшуюся жизнь она была бухгалтером. Но человеком образцовым по своим нравственным качествам. У нее было чувство собственного достоинства при полной доброжелательности. Это дало ей возможность выжить без унижения. А вы себе представляете: муж арестован, эвакуация, по ночам она шила на людей┘ Но стол был накрыт не клеенкой, а скатертью. Всегда.
Вторая моя бабушка из Киева, и там никакого особого образования не было. Но она была настоящим интеллигентом в самом подлинном и немного комическом значении этого слова. Она была актрисой, в 16 лет зачислена в труппу Саратовского театра, занималась пластикой и ритмикой по системе Жиль-Далькроза, увлечение Айседорой Дункан┘ Девушки в платочках ставят "Поэму Экстаза" Скрябина. Театральная карьера ее не сложилась, она писала в газетах - стала, как она сама говорила, очеркисткой. Но Метерлинк, Фрейд, Бах и Библия - все это я получила из ее рук. У нее было несколько забавных принципов. Например, она говорила, что никогда в жизни не будет переворачивать номерок. То есть ходить на работу, где надо сидеть от и до. Тогда были доски, где вешались номерки и, приходя на работу, их надо было переворачивать┘ Жила она абсолютно нище. Нищета ее была веселой и легкой. Все излишнее она называла мещанством. Она была очень возвышенным существом. И при этом - запуганным до мозга костей.
- Критики часто называют вас автором, который умеет строить современное письмо традиционными средствами. Для вас имеет какое-то значение идея актуального письма?
- Нет. Меня часто не устраивает фраза. Мне приходится много с ней возиться. Я не могу объяснить почему. Я понимаю, что там есть внутренняя конструкция, но я ее скорее ощущаю, чем анализирую. Наверное, у меня бывают неудачные, неточные слова, попадание мимо, но это работа все-таки скорее интуитивная.
- Что для вас было за последнее время открытием в современной литературе?
- Скорее не в области литературы. Последние годы все большее значение имеет для меня музыка - отчасти, вероятно, благодаря моему сыну-музыканту. Американский джаз: Чарльз Паркер, Дззи Гиллеспи, Майлз Дэвис, Жакоб Пасториус. Читаю больше поэзию, чем прозу. Перечитывала Бродского, благодаря ему открыла Кавафиса. Из совсем современных - Вера Павлова. Да много чего, но все это случайно и нерепрезентативно, потому что я не веду направленного поиска. Мне чрезвычайно важна реакция "нравится - не нравится", которая для профессионального разговора не годится. Я помню чувство наслаждения, которое я испытала, когда прочитала "Приглашение на казнь" Набокова, я поняла, что есть другая литература. Не другая в смысле - зарубежная, а по сути другая. Набоков был для меня знаком открытия новой культуры. Потом отношения с Набоковым развивались, усложнялись, и "Аду" я просто не люблю. Но вот недавно я перечитала несколько раз "Камеру Обскура" и страшно этот роман полюбила.
- В "Казусе Кукоцкого" часто возникают образы, которые сейчас принято связывать с измененными состояниями сознания. Это основано на личном опыте?
- Хм┘ (улыбается). Мои друзья из более юного поколения убеждены, что я ем псилоцибиновые грибы или еще что-то в этом роде. Нет, у меня этого опыта нет. Никаких химических воздействий. Но я от природы сновид. Я вижу сны или некоторые сообщения. С очень ранних лет. Это очень ценная для меня область жизни, хотя в последние годы это стало со мной случаться реже.
