Марина Гайкович
Под всевидящим оком. Фото Никиты Чунтомова предоставлено пресс-службой фестиваля
Вновь в Пермь устремились зрители всей России: соседи по креслам в самолете внезапно узнают друг друга в зрительном зале. Это значит, что начался Дягилевский фестиваль, центр притяжения профессионалов и меломанов. Тех, кто хочет почувствовать пульс искусства сегодняшнего дня.
Два дня подряд труппа MusicAeterna исполняла на заводе Шпагина пастиччо из музыки Генделя. Представление так и называлось – Haendel, с жанровым определением «Церемония посвящения Георгу Фридриху Генделю». Формально посвящение обусловлено круглой датой – 340 лет со дня рождения композитора, неформально, конечно, особым отношением Курентзиса к барочной музыке. Возможно, была и педагогическая задача: весной маэстро объявил о создании Академии молодых певцов имени Антона Рубинштейна, чьи сегодняшние студенты принимают участие в генделевской программе. Курентзис уже представил несколько солисток в сезоне: Диана Носырева весной дебютировала с MusicAeterna в Четырех последних песнях Рихарда Штрауса, Софья Цыганкова и Юлия Вакула солировали в исполнении Четвертой и Второй симфоний Малера, а с Татьяной Бикмухаметовой маэстро сотрудничал три года назад, когда на Дягилевском фестивале исполнялась «Комедия на конец времени» Карла Орфа. Впервые на большую сцену с маэстро вышли Ивета Симонян и Ксения Дородова. Воспитанным в академической системе российских консерваторий певицам, очевидно, сейчас приходится непросто: манера, техника пения, которые требует Курентзис, совершенно иные. «Инструментальный», без намека на вибрато, звук, способность к длинной фразе, возможность на одном дыхании спеть ряд фиоритур и виртуозных пассажей, попытка передать образ не через артистизм, но через голос – все то, что и создает магию MusicAeterna. Вместе с начинающими солистками в представлении участвовал и педагог академии – контратенор Андрей Немзер, владеющий мастерством передачи энергетики партитуры, уже не говоря о выразительности и виртуозности.
Композицию Курентзис составил сам, включая как генделевские хиты вроде арии Клеопатры из оперы «Юлий Цезарь в Египте» или популярной «Музыки на воде», так и редкие вещи вроде чудесной арии Марии Клеоповой из оратории «Воскресение», где голосу вторят в унисон скрипки, фрагментов из оратории «Феодора» или прекрасного в своей печали дуэта в сопровождении критской лиры из Оды ко дню рождения королевы Анны. Маэстро попытался создать эффект растянутого – или застывшего – времени, когда объединяет музыку, транслирующую одно и то же состояние. Вторя в целом барочной теории аффектов. Но и играет на контрасте, когда, скажем, за погружением в меланхолию бодро звучат барабаны, а за возвышенной грустью пробиваются гневные пассажи. На бис допустили и юмор: Юлия Вакула была неотразима в арии Нерона, свергнув Курентзиса с его места за пультом и взяв управление оркестром в свои руки.
В сценографии (Сергей Илларионов) и режиссерском решении (Елизавета Мороз) господствовали минимализм и строгость – но не без эффектов. Сцену венчал куб, внутри которого мелькали самые разные фрагменты картин, включая портрет Генделя (целиком он появился лишь в финале). В одном из фрагментов танцоры и хор сгруппировались по обе стороны от центра куба в огромные ангельские крылья. В другой раз пытались представить, что пробивают невидимое стекло или что внутри этого куба рождается человек. Хор выполнял в целом ритуальные действия, время от времени расслабленно опускаясь на пол, внимательно слушая солистов. Солисты неторопливо выходили на сцену и в том же темпе удалялись, не нарушая темпоритма ритуального действа.
Дягилевский фестиваль предполагает постоянную смену жанра – так, в один из дней после оперы «Самсон и Далила» можно было пойти слушать критскую лиру, а перед – фортепианный квинтет Шостаковича, а днем заглянуть на перформативную программу «Горизонты Д» (и многие слушатели выстраивают свою траекторию именно так).
После церемонии Haendel на сцене частной филармонии «Триумф» скрипач Иван Наборщиков (в прошлом – участник оркестра MusicAeterna) и пианист Юрий Панов исполнили программу для самых стойких: о том говорил бескомпромиссный выбор сочинений. Четыре пьесы Веберна, поэтичный Ноктюрн Джона Кейджа (никакой концептуальности, чистая музыка!) и две сложные по содержанию сонаты Прокофьева и Бартока, обе под номером один. Бескомпромиссный – не только по отношению к слушателю, но и по отношению к себе: в пьесах Веберна нот наперечет, но важна каждая, обе сонаты, особенно Бартока – беспрецедентно виртуозные. На контрасте с Генделем, где Курентзис заставлял мгновение длиться, художественный мир музыки ХХ века, с его варварской экспрессией и эстетской утонченностью, действовал феноменально, создавая ощущение напряжения, которое тем и ценно, что дает ощущение чего-то настоящего.
Пермь–Москва
