Фото Reuters
Происходящее в Калифорнии, будь то массовые протесты, стремление к большей автономии, резкое политическое расслоение, миграционные дебаты или экономическая турбулентность в технологическом секторе, – все это слишком сложно, чтобы объяснить события исключительно как реакцию на политику президента США Дональда Трампа. Стоит взглянуть глубже и немного шире: Калифорния давно живет в логике внутреннего кризиса.
Калифорния – пятая экономика мира, центр технологического прогресса, киноиндустрии и экологических реформ. Но за этим фасадом кроются внутренние противоречия: кризис доступного жилья, углубляющееся социальное неравенство, перегруженная инфраструктура и экологические вызовы. Обилие инноваций не избавило штат от старых проблем: роста цен, джентрификации. Калифорния – один из самых многонациональных штатов США, но именно это богатство стало ареной борьбы за ресурсы, права и идентичности. Социальный контракт, долгое время державший штат в равновесии, похоже, дает трещину. Разрыв между либеральными урбанизированными центрами (Сан-Франциско, Лос-Анджелес) и более консервативными сельскими районами усилился. Внутриполитический плюрализм трансформируется в напряженное противостояние. Калифорния является крупнейшим штатом-донором в США. Губернатор Гэвин Ньюсом недавно сказал: «Мы платим на 80 млрд больше, чем получаем обратно».
Судя по всему, устойчивый миф о Калифорнии как прогрессивной утопии развенчивается. В условиях глобальных сдвигов – экономических, климатических, политических – калифорнийская модель сталкивается с парадоксом: при формальной инклюзивности она все чаще производит исключения.
Начиная с 2010-х годов в Калифорнии усиливается движение за региональный суверенитет – от кампаний за независимость (CalExit) до активизации дебатов о фискальной автономии. И хотя большинство этих инициатив остаются символическими, они отражают внутреннее напряжение: штат чувствует себя «отдельной страной» не только по культуре, но и по тем вызовам, с которыми сталкивается.
Если и существует место в США, где можно увидеть очертания будущих политических и социальных конфликтов, то это Калифорния. Здесь сталкиваются технологии и труд, глобализация и локальный патриотизм, новая энергия и старая инфраструктура, миграция и идентичность. Штат одновременно экспериментирует с прогрессивной повесткой (универсальный базовый доход, климатическая нейтральность, искусственный интеллект) и испытывает все побочные эффекты такой трансформации.
При этом калифорнийская элита – от Кремниевой долины до Сакраменто – все чаще оказывается в конфликте с центром не по «партийной» границе, а по линии ценностного расхождения. Многие жители штата воспринимают Вашингтон не как центр национального единства, а как внешнюю силу, вмешивающуюся в их уникальный политико-социальный порядок. И Калифорния начинает тестировать пределы прочности американского федерализма. И реакция на эти попытки со стороны центра будет во многом определять, какой окажется американская политическая система в ближайшие десятилетия: централизованной республикой или чем-то довольно рыхлым.
Быстро укоренившаяся привычка объяснять все происходящее в США исключительно Трампом – интеллектуальная ловушка. Да, риторика и политика президента усилили напряженность, но Калифорния движется в своем собственном направлении. С экономической точки зрения показатели штата впечатляют. По итогам 2024 года его ВВП превысил 4,3 трлн долл., что сопоставимо с Германией. Здесь сосредоточено более 10% всех рабочих мест США в сфере технологий, а только один Сан-Франциско привлекает более четверти американского венчурного капитала.
Но эти успехи скрывают глубокое расслоение. По данным Public Policy Institute of California, каждый пятый житель штата живет в условиях бедности с поправкой на стоимость жизни. Цены на жилье остаются одними из самых высоких в стране: средняя стоимость дома в Лос-Анджелесе в 2025 году превысила 900 тыс. долл., а аренда однокомнатной квартиры в районе залива Сан-Франциско давно превысила 3 тыс. долл. в месяц. Неудивительно, что на апрель 2025 года в штате зафиксировано более 181 тыс. бездомных – почти треть всех бездомных США.
Резкая политизация общества, казалось бы, должна была привести к новому витку солидарности. На деле же Калифорния переживает не столько мобилизацию, сколько фрагментацию. Не случайно, по данным UC Berkeley Institute of Governmental Studies, около 40% респондентов в сельских районах Калифорнии заявили, что не считают себя политически представленными в столице штата – Сакраменто. Это усталость от системного неравенства доступа к возможностям и влиянию.
Возможно, именно Калифорния первой покажет, что происходит, когда прогресс теряет связь с социальной базой, а «будущее» становится товаром для избранных. Обострение противоречий между центром и регионом – это не просто спор о миграционных квотах или климатических нормативах. Это кризис американского федерализма как политической архитектуры, которая создавалась под иные реалии.
По сути, речь идет о попытке построить модель «глобального штата», который управляется по принципам корпоративного управления, ESG-политики и международного партнерства, минуя Вашингтон. В такой парадигме сама идея Соединенных Штатов как единой политической системы начинает размываться. Внутри прогрессивного лагеря – больше конфликтов, чем солидарности. А ведь именно наличие элитного консенсуса обеспечивало Калифорнии политическую устойчивость в 1980–2000-х годах. Сегодня же этого «клея» больше нет. И в условиях ускоряющейся поляризации политический центр штата начинает рассыпаться, открывая дорогу популистским волнениям и альтернативным политическим движениям, которые пока еще находятся на периферии, но звучат все чаще.
События в Калифорнии – это не просто региональный кризис. Это тест на выживание для всей американской политической модели. Если даже самый богатый, технологически продвинутый и либерально мыслящий штат не может предложить устойчивого, справедливого и инклюзивного социального порядка – что тогда могут остальные? Именно в такой момент стоит вспомнить, что писал Фрэнсис Скотт Фицджеральд: «Show me a hero, and I’ll write you a tragedy» («Покажи мне героя, и я напишу тебе трагедию»).