Смоляной бочок

Беспричинная, как легкая поножовщина, тоска...Фото Евгения Никитина

Эту книгу назвать бы «Жду-жду», поскольку автор ее действительно ждал. Говорят, не было у него публикаций в России со времен малолитражной периодики 1990-х. Теперь вот издали, хоть и поздновато, поскольку уже выросли «новые реалисты», с чьей прозой «Джу-Джу» Олега Разумовского обязательно будут путать. А он ведь другой, не новый и совсем не реалистичный.

То есть реалии-то в сборнике рассказов плюс одна повесть описаны как раз узнаваемые, смоленские, в которых автор уже полвека рефлексирует, да вот читатель скорее всего театр вспомнит. Точнее, одну-единственную реплику из него: «Не верю!»

Взять хотя бы предисловие к «Джу-Джу», которое написал Игорь Гулин: его заявление, что автор «Джу-Джу» – «первооткрыватель для литературы некоторых до сих пор никем не освоенных, но достоверно существующих слоев речи», еще стоит проверить. Не то чтобы в рассказах Разумовского с названием, скажем, «Мрак», «Психоз» или «Чума» нет чего-то оригинального, просто вся его стилистика – это оригинальность второй свежести и двойной очистки, восходящая к русской литературной классике, а «новые реалисты» при этом – лишь благодарные потомки, хоть и не хотят в это верить. И не потому что театром навеяло, просто первооткрыватели для литературы у них другие, и автор в силу своего смоленского отщепенства к ним не относится.

Кроме этого, размах в «Джу-Джу» чуть шире, чем у «реалистов»: здесь не реалистичностью, а ирреальностью попахивает, и этимология жанра удушливее, чем просто особенности национального характера. И вроде бы книжка вышла в обновленной серии «Уроки русского», и налицо в ней типично русские черты вселенской безысходности – любить по-русски, пить по-басурмански и снова любить до утра, но упомянутая этимология подсказывает, что все гораздо глубже.

Стоит, например, упомянуть связь с классикой. Она у автора «Джу-Джу» неразрывна с бытовой неустроенностью и органична, как любовь его издателя к крупному рогатому и не очень скоту. Говорят, у него лоси прямо к подъезду приходят, а сам он верхом на коне в каспийских степях фотографируется. Опять же дань классике  русской и зарубежной, поскольку ту же лошадку Фру-Фру звали у Толстого, а у Селинджера и вовсе Лапа-растяпа была, из книжки в книжку меняющая имя в соответствии с партийным стажем переводчика.

И еще о классике. Ее у Разумовского, конечно, хватает и без Толстого. Причем в самых неожиданных в смысле коннотационного, так сказать, ресурса местах. Например, палец. Это ведь какой мощный фрейдистский символ! Дядю Мику у Хармса помните? «Дядя Мика! Дядя Мика! – тихо кричала Лидочка. Но дядя Мика опять сунул палец Лидочке в рот».

То же самое, извиняюсь, в «Джу-Джу». Только не палец, а нож сует в ребра юному онанисту страшный, но справедливый дядя Кондратий.

Откровенная чернуха родного Смоленска, просмоленного, словно издательские бока-неувязки, описана в «Джу-Джу» с матерком в зубах и ветерком в голове, с беспробудным пьянством, откровенным блудом и яростью обязательно последнего боя: «А-а-а-а! – заорал он вдруг, словно ошпаренный, – САРЫНЬ НА КИЧКУ!»

Олег Разумовский. Джу-Джу. – М.: Уроки русского, 2014. – 272 с.

А еще, конечно, упомянутого Хармса здесь немало. Его в Советском Союзе как раз печатать стали в то время, когда Разумовский понял, что проза у него откровенно несоветская. Не антисоветская, это другое. Словно алкогольная одиссея еще одного открытия тех лет, впервые изданная в журнале «Трезвость и культура». Словом, без Венички Ерофеева тоже не обошлось. От него у Разумовского даже не делириумные откровения во Христе, а безбожный трэш пролетарского сознания в заводской каптерке, когда начальство третью неделю в запое. Только у Ерофеева это гул времени и фон разговора, а в «Джу-Джу» из подобного сора лепятся куличи национальной гордости великоросса. Другого ведь материала под дрожащей рукой у мастера нет, вот и лепятся. Словно пули потомкам. Там тоже всякие несерьезные для буржуев вещи вроде рубля вместо доллара пропагандировались, как в «Джу-Джу»: «Американцы, слыхал ты, – говорила Поганкина, пыхтя и задыхаясь, – распространяют всякие болезни через свои гамбургеры, которые делают из толченых насекомых. Я недавно жвачкой отравилась. Видишь, сыпь какая по всей морде?»

Теперь вот эти самые буржуи жалеют, что проигнорировали революционные призывы своей юности, а в те годы, когда рождалась «Джу-Джу», у ее героев даже рецепт был, как избавиться от таких неверующих тогда и испуганных нынче паразитов: 

«– Что, пацан, страшно? – спросил Кондратий. – Дай-ка я тебя зарежу. Все равно от тебя никакой пользы не будет. Не такое нам надо молодое поколение. Ты, малый, гнилой, порченый».

Но обидно не за молодое поколение, а как раз за бывалых жертв жанровой контрацепции. Ведь оказывается, что вся эта беспричинная, как легкая поножовщина, тоска, оканчивающаяся поголовным мочиловом в бане и прочих культурных заведениях нашего коммунального прошлого, жила и живет в литературе соответствующего периода. В котором и «Норма» Владимира Сорокина и «Русская книга людей» Владимира Тучкова, а их современника и единомышленника Олега Разумовского на поверку не оказывается. Или оказывается, но только сейчас. То есть поздно.