Почему люди смертны

Гесиод. Теогония/ Перевод, предисл. и послесл. М.Евзлина.
– Madrid: Ediciones del Hebreo Errante, 2012. – 138 с.

Эсхил. Прикованный Прометей/ Пер. и предисл. М.Евзлина. Илл. Б.Констриктора.
– Madrid: Ediciones del Hebreo Errante, 2012. – 115 с.

В отличие от обыкновенного литературного перевода, соблюдающего метрику, обильно поэтизирующего лексику и синтаксис стихотворного текста, семиотический (или в данном случае – мифосемиотический) перевод предполагает передачу не только непосредственной формы/содержания исходного текста, но и его аутентичного значения и заложенного в него речевого ритма. То есть метр (здесь – гекзаметр) не соблюдается, отсутствуют затрудняющие чтение архаизмы и инверсии, и переводчик старается передать дух греческого текста, не предаваясь ложной интерпретации, которая имела место в предыдущих переводах. Именно таким семиотическим методом перевел-исследовал классические тексты Гесиода и Эсхила Михаил Евзлин, автор ряда мифопоэтических исследований и основатель мадридского издательства Ediciones del Hebreo Errante.

Обе книги – «Теогония» и «Прикованный Прометей» – напрямую связаны между собой мифом о Прометее, знаменитом бунтующем герое, ложном олицетворении свободы, на самом деле оказывающемся не «абстрактным рабом, а богом-жрецом, который в своей мифической «эволюции» становится обманщиком-похитителем».

Всего выходило пять переводов поэм Гесиода, первый из которых появился в 1779 году. Классическим принято считать перевод Вересаева, однако во вступительной статье к книге Евзлин приводит множество аргументов, доказывающих, насколько далек этот перевод, а также предшествовавший ему перевод Властова, от оригинального древнего текста. В частности, искажения заметны в переводческой интерпретации рассказа об обманном жертвоприношении Прометея, который станет одним из ключевых мест в поэме, поскольку именно с этого эпизода в греческой мифологии начинается возникновение смертного человечества. Так, переводчик упускает важнейшие элементы текста, в результате чего деяние Прометея теряет свою исконную трактовку: Прометей, создатель человека, обманывает Зевса, совершая неправильное жертвоприношение, чем гневит верховного бога, и тот делает людей смертными.

«Существенно, что своим результатом, – пишет Евзлин в предисловии к переводу «Прикованного Прометея», – обман-неправильность имеет понижение онтологического статуса людей, вследствие чего они становятся смертными, вынужденными воспроизводить себя в потомстве через соединение с женщиной». А обман Прометея заключался в следующем: «Ибо, когда боги и смертные люди разделялись,/ в Меконе, большого, с благосклонной душою быка/ разделив, положил (он) перед собою, Зевса ум обманывая./ Смертным людям мясо и внутренности жирные в толстую/ шкуру сложил, спрятав в бычачий желудок,/ а Зевсу кости белые, с коварной хитростью/ уложенные, положил, спрятав в сверкающем жире».

Именно неправильное жертвоприношение становится центральным событием греческой антропогонии и всей «Теогонии» Гесиода, именно по причине гнева, вызванного Прометеем, Зевс решил спрятать метафизический огонь от людского рода: «С этого (времени), обман всегда помня,/ не давал Ясеням силу огня неутомимого,/ смертным людям, которые на земле обитают». Таким образом, благодаря подробнейшему семиотическому разбору мифа на составляющие развенчивается история благородного бунтаря, оказавшегося обманщиком, преступившим правило ритуала.

Кому титан, а кому – жулик и вор. Густав Моро. Прометей. 1868. Париж, Musee Gustave Moreau

Греческому зрителю был прекрасно известен канонический облик Прометея, запечатленный в «Теогонии». Воспринимая трагедию Эсхила «Прикованный Прометей», зритель мысленно соотносил представляемый образ с нормативным и отчетливо видел, что герой далеко не всегда говорит правду, даже наоборот, он продолжает чинить обман за обманом, будучи прикованным к скале. «Трагедия Эсхила разворачивается в двух планах – один открытый, а другой – скрытый, присутствующий как подтекст, с которым действие постоянно соотносится. Этим подтекстом для «Прикованного Прометея» является «Теогония» Гесиода… – пишет Евзлин. – Это означает, что текст Эсхила останется абсолютно закрытым, если он не смотрится через другой текст, являющийся для него основой, фоном, на котором разворачивается действие».

Кроме того, обман-неправильность напрямую связан с появлением человеческого времени и отделением людей от богов. Первопреступление влечет за собой целую череду фатальных следствий. Поскольку смерть – прерогатива исключительно человеческая, бессмертие недоступно людям; человек, желающий бессмертия и пытающийся приблизиться своей сущностью к богам, неизбежно приумножит свою смертность, ведь, как известно, быку не дозволено то, что дозволено Юпитеру. Внутри мифического пространства время статично, оно никуда не движется, его попросту – в известном значении – нет. Обман активизирует время историческое, которое сменяет безвременье мифа, и верное для мифического времени становится ложным для времени исторического. Однако человек зачастую смешивает эти понятия времени. «Это смешение исторического с мифическим характеризует все идеологии, реакционные и революционные. Все они имеют одну цель: запереть историческое время, всегда движущееся и никогда не останавливающееся, в бездвижном мифическом безвременье».

Прометей стоит у истоков раскола времен, у истоков человеческой смертности, и история пошла за ним, идеализируя его как образцового бунтаря, который освободил людей от божественного рабства, но не обращая внимания на то факт, что именно Прометей стал причиной этого рабства, что именно он выступил в роли змея-искусителя, ставшего причиной изгнания Адама и Евы.