Вера Чайковская
|
|
«Мраморная кукла» Венера. Венера Медицейская. Копия I в. до н.э. с греческого оригинала III в. до н.э. Мрамор. Уффици, Флоренция. Иллюстрация из книги |
Но многоумный автор подходит к проблеме с какой-то неожиданной и парадоксальной стороны. На его взгляд, обретенные в основном в эпоху Возрождения античные статуи, мраморные римские копии бронзовых греческих оригиналов, как-то сразу и почти безоговорочно получившие статус классических шедевров, таковыми на самом деле не являлись. Это была не лучшая классика или вообще не классика, а произведения эллинистического барокко. Не стесняясь в выражениях, автор прямо говорит о «ложном выборе примеров», в число которых попадают такие гремевшие в свое время, да и теперь остающиеся на слуху произведения античности, как Аполлон Бельведерский, Венера Медицейская, Лаокоон и его сыновья, Флора Фарнезе и Геркулес Фарнезе, хранящиеся в крупнейших мировых музеях.
Но самое захватывающее в рассказанной нам истории восприятия этих статуй – то, что взыскуемая автором правда о классическом античном идеале благодаря усилиям искусствоведов, знатоков, да и простых любителей искусства постепенно все-таки была обретена. Подлинная «высокая» классическая античность была наконец узнана и противопоставлена «ложной». Автор в разных местах своей книги называет такие безусловные шедевры классической античности, как «мраморы Элгина», похищенные из Парфенона и оказавшиеся в Англии, и два знаменитых луврских шедевра – Венеру Милосскую и Нику Самофракийскую, вокруг которых сейчас постоянно толпится народ. Тут я с автором радостно соглашусь. Юношеское впечатление от удивительной безголовой «Ники», распростершей свои победные крылья на лестнице Лувра, до сих пор осталось со мной.
А что же «ложная классика»? Былая слава, обожание, копирование – все это по мере движения к XX столетию и обретению высокого античного наследства померкло. В Аполлоне Бельведерском обнаружили фатоватость и отсутствие мужественности, в Венере Медицейской увидели «мраморную куклу», в Лаокооне «кричащего старика», а в Геркулесе Фарнезе «громадный мешок раздутых мышц». При этом о Флоре Фарнезе просто забыли.
Меня в этой истории особенно радует, что человечество, по концепции автора, с годами не глупеет и коснеет в невежестве, а за несколько последних столетий все же продвинулось в эстетическом восприятии. Это дает надежду на грядущее возвращение интереса к античности, которое может изменить нынешнюю художественную диспозицию, на мой взгляд, не самую отрадную. Автор тоже выражает надежду на возрождение античной классики, тесно связанной с социальной свободой и демократическими идеалами.
|
|
Леонид Таруашвили. Слава и бесславие знаменитых античных статуй: очерки истории восприятия. – М.: БуксМАрт, 2019. – 202 с. |
Ведь, в сущности, речь идет не о «фейковых», как мы бы сейчас сказали, ценностях. И Аполлон Бельведерский, и Венера Медицейская, и Лаокоон с сыновьями – подлинные шедевры. И пусть им не хватает, по замечательной формуле Винкельмана об античной классике, «благородной простоты и спокойного величия», это не помешало Микеланджело, как указывает автор, использовать голову Аполлона в образе Христа-Судии (фреска «Страшный суд» Сикстинской капеллы), а Гете восхищаться и Аполлоном Бельведерским, и Венерой Медицейской. Да ведь и сам Винкельман считал группу «Лаокоон с сыновьями» выразителем классического духа. Ведь страдающий Лаокоон не кричит во весь голос, а едва приоткрыл рот. Вот оно – «классическое величие».
Тут-то и возник «ученый» спор с Лессингом, автором знаменитого трактата по эстетике (кажется, ныне окончательно умершей науки) «Лаокоон, или О границах живописи и поэзии». Лессинг считал, что Лаокоон не кричит, так как это противоречит сущности изобразительного искусства, запечатлевающего лишь один момент, но такой, который не дает кульминации, а оставляет простор для воображения.
Спор, кстати говоря, необыкновенно интересный для понимания развития изобразительного искусства, которое в наши дни не боится уже никаких криков и никаких страданий. Да, в сущности, уже и людей не изображает.
Не менее интересна ситуация с Венерой Медицейской, по поводу которой, как показывает автор, в веках шел спор, действительно ли она стыдлива (ведь восходит к типу «Венера стыдливая», созданному Праксителем) или же просто кокетлива. Наш Иван Тургенев в молодости посвятил ей восторженное стихотворение, увидел в ней божество. Но мне тут же пришло на ум, что сам Тургенев полюбил на всю жизнь женщину, которая была весьма далека от классического идеала красоты – знаменитую певицу Полину Виардо. Причем Тургенев писал, что ни одной ее черты не хотел бы изменить. Какое-то странное несоответствие восприятия античного идеала и реального выбора.
С Венерой все вообще не так просто. Со временем она уже не только «светлый» идеал красоты. В эпоху романтизма ей подбавили демонического и инфернального начала. Замечательный прозаик Проспер Мериме в новелле «Венера Илльская» (1835, опубликована в 1837) изображает выкопанную французскими крестьянами бронзовую статую Венеры (то есть классический подлинник той самой «Венеры стыдливой», о которой идет речь в книге Таруашвили), сочетающей в себе «дивную красоту» и «полнейшее бессердечие». У этой Венеры прекрасно-злобное лицо, и она натворила в новелле немало зла. Тут какое-то предощущение не «благородной простоты» античной классики, а демонических, «темных» и антиномичных сил, в ней таящихся. Еще чуть-чуть, и появится знаменитый трактат Фридриха Ницше «О происхождении трагедии из духа музыки» (1872), где автор выделит два по своей сути архетипических начала эстетического переживания – аполлоническое и дионисийское, которые присутствовали в греческом искусстве. Аполлоническое – светлое и гармоничное, дионисийское – стихийное и экстатическое. В книге Таруашвили речь в основном о начале аполлоническом. Оно в полной мере выражено в высокой античной классике. Но, как мне представляется, и в Венере Медицейской с ее «двойственностью», и в Геракле Фарнезе с головой «фавна» и телом «грузчика», и особенно в Лаокооне с его безумной экспрессией можно найти какие-то задатки дионисийского, интерес к которому в европейском искусстве и в зрительском восприятии постепенно нарастал.
|
|
Ну какой это Аполлон? Это же сплошные «фатоватость и отсутствие мужественности». Аполлон Бельведерский. После реставрации 1924 года. Иллюстрация из книги |
Иными словами, «ложные» с точки зрения классического античного идеала произведения несли в себе какие-то интенции того не гармонического, «темного», «дионисийского», которое станет в романтическом и постромантическом искусстве необычайно востребованным.
И в этом, как мне кажется, их огромная культурная роль.
Но это все мысли «по поводу». Сама по себе книга Леонида Таруашвили представляет собой почти утраченный ныне образец научной строгости, ясности и энциклопедичности. Проделана колоссальная работа по систематизации и интерпретации материала, охватывающего несколько столетий, вплоть до наших дней. При этом автор не забывает сообщить, что даже утративший былую популярность Аполлон Бельведерский запечатлен в качестве фрагмента в эмблеме американской космической миссии «Аполлон-17». Столь же неожиданные «кульбиты» в современном искусстве проделали Лаокоон и Геракл Фарнезе. Значит, как говорится, жив курилка!
комментарии(0)